По полу скользнула чья-то тень, и Анвин обернулся. У окна стояла Клео Гринвуд, и с ее красного плаща на ковер капала вода. Она следила за ним из угла; видимо, она проникла сюда через один из старых тайных проходов полковника Бейкера. Несмотря на ее измотанное состояние, пистолет в ее руке был совершенно неподвижен. Это был еще один экспонат из антиквариата, собранного Бейкером, — она сняла его со стены.
— Вы встали мне поперек дороги, — сказала она.
Анвин стоял совершенно прямо и держался так, чтобы между ними оставался спящий фокусник.
— С Хоффманом уже все ясно, мисс Гринвуд. Да и в любом случае он всего лишь часть проблемы. Если вы дадите мне шанс, я смогу взять главного контролера и представить вам.
Он опять давал очень смелые обещания. Сам-то он прекрасно понимал, что очень скоро может обнаружить пальцы контролера, сжимающиеся на его собственном горле — в следующий раз, когда он заснет. Если, конечно, ему еще удастся заснуть. Но он продолжал убеждать ее.
— Я о том взгляде, все время сверлящем вам затылок, — сказал он. — Вам пришлось немало потрудиться, чтобы скрыть от них свою тайну. Теперь я понимаю, почему вы не желаете, чтобы он узнал о вашей дочери. Он стал бы ее пытать и истязать, как истязал вас. И если ему удастся перетащить ее на свою сторону, ничто уже не останется скрытым от неусыпно бдительного ока Агентства. Артур полагает, что он очень скоро вас сломает.
— Очень похоже на то, — признала она.
— Тогда позвольте мне вам помочь.
— И что вы с этого будете иметь?
— Сайварта. И возможно, свою прежнюю работу.
Она с минуту стояла неподвижно, потом прикрыла лицо свободной рукой.
— Вы клерк! — сказала она, и ее плечи задрожали. — О Господи, вы же были его клерком!
— Но не самым умным, — сказал Анвин. — В оформленных мной файлах полно ошибок. И сейчас я просто пытаюсь их исправить.
Хоффман снова забормотал во сне. На столе рядом с ним тихонько тикал будильник Анвина.
— Все эти годы вы играли роль помощницы этого иллюзиониста и мошенника, — сказал Анвин. — Я знаю, как вы обдурили полковника Бейкера и отняли у него его сокровища. И это вы были в ту ночь на борту «Уандерли» — желали удостовериться, что Сайварт потащил обратно в музей совсем не тот труп. — Он кивнул в сторону выставочной витрины, установленной у дальней стены комнаты. — Вот он, настоящий «Старейший убитый человек». А в музее находится труп Калигари, не правда ли?
Она не стала это отрицать, и Анвин понял, что угадал правильно. Хоффману нужно было завладеть луна-парком старика, чтобы подмять под себя весь подпольный мир города. А после того как он заключил сделку с Агентством, луна-парк стал ему нужен еще больше: где еще он мог найти столь надежный контингент исполнителей, чтобы те выступали в качестве его агентов, шпионов и налетчиков, которых впоследствии переиграл Трэвис Т. Сайварт? Убрать Калигари с дороги и спрятать его тело на виду у всех — видимо, это был первый хитроумный план, втайне обсужденный иллюзионистом и контролером.
— Я ушла от них, как только представилась такая возможность, — объяснила наконец мисс Гринвуд.
— Но теперь вы снова к ним вернулись. Вы были нужны Хоффману, чтобы всех погрузить в сон. Точно так, как было проделано двенадцатого ноября. В тот день по радио тоже передавали вашу песню. Мы все ее услышали и заснули. Но погрузить людей в сон — это еще не все. Он мог проникать и внедряться в их сны, но и это также было еще не все. Ему необходимо было во все спящие сознания вложить четкое указание, во все наши сознания: вычеркнуть из календаря один конкретный день. Вот тут в игру и вступила ваша дочь.
— Это Калигари догадался, на что она способна, — сказала мисс Гринвуд. — Он с самого начала ею заинтересовался. Он говорил, что она от природы обладает талантами мощного гипнотизера, и поэтому будет опасно предоставить ее способностям развиваться без соответствующего обучения. Однажды, когда ей было всего шесть лет, я поймала ее на том, что она следила за моими собственными сновидениями — просто стояла рядом и смотрела. Ох какие у нее при этом были глаза, мистер Анвин! Когда я их увидела, то поняла, что моя дочь мне больше не принадлежит и уже никогда не будет принадлежать. И я испугалась. Енох тоже.