Балом рулила система. Матрица. С ней тогда даже никто не думал спорить. Не помыслить даже. Никто не открывал рта высказаться. Кто дерзал, вылавливался. Убирался. Высылались. Регулярно. Ночью воронком черным забирались тайно. Враги народа.
Такого она позволить себе не могла. У нее мама больная, отец-инвалид, дети, собаки. Всех нужно кормить. Молча, не высовываясь, можно прожить. Безбедно. Пошла в торговлю.
— Раз иначе нельзя, так тому и быть. Будет воровать, что делать. Иначе не получилось. Она пробовала. Нужно выживать.
Булочная стала не рентабельна, продавать, кроме хлеба, совсем нечего. Раньше хоть сахаром, кофе растворимым добавляли, сейчас ничего, кроме хлеба, да и того мало. Пряники слипшиеся разбирали в течение часа. Какое там!
Произошло совсем неожиданно. Само.
К ней приходила директор Райпищеторга. Ее все боялись. Алевтина не исключение. Боялась. Директор могла наслать для проверки ОБХСС, реально посадить надолго. В торговле всегда найдут за что. Платили мало, специально сделали, чтобы люди воровали. Можно контролировать. Держать в страхе. В нужных случаях посадить.
Кормчий знал, как держать народ в страхе. Огромная Страна не могла выжить без подавления. Контроля. Считал он.
Кавказский посланник. Твердой, уверенной рукой держа винтовку на перевес, палец на спусковом крючке. Целясь в народ. Хитро улыбаясь прищуренным грузинским усом. Заботливо. Ласково.
Не знал другого метода. Дисциплину освоил в юности. В семинарии. Хитрость. Страх. Подавление. Использовал долго. С участием. Его самого. Люд простой видел его нечасто. Внимал. Трепетал.
В кино ходили редко — какое там кино! В основном тарелки железные, в которые Он говорил. В документальном кино, снимаемом, показываемом при большом скоплении, Вождь Всех Времен и Народов проявлялся широкомасштабно. Громом обрушиваемых на него аплодисментов. Стоя.
Длительных, переходящих в овации, — писали газеты.
Отец Нации.
Защитник.
Господь.
Народ любил его до зубовного скрежета. Плакали. Выли. Друг перед другом. На площадях заламывая руки.
Умер.
Бог.
Кто притворялся, никак иначе. Кто искренне сожалел о нем. Не представляли жизни. Массово завывая всей Страной о любви. Ужас. Мистический страх. Магия масс. Черная. Любить тиранов.
Не любовь, — думала Алевтина, собирая учебники в Торговый техникум. Туда ее взяли сразу.
Училась она хорошо. Учеба впоследствии мало пригодилась. В реальной жизни торговли усушки, утруски продуктов в период времени научилась по ходу. Висела на Доске почета Райпищеторга. Лучшая из пятидесяти.
Да. Было. Прошло.
Директор Райпищеторга предлагала сдать пост с делегированием полномочий новой хозяйке. Ей предлагалось второе место.
Второй так второй, — подумала Алевтина. Не выгоняют, ладно. В нынешних новых для ее страны условиях увольняли сотнями, закрывали, не платили месяцами зарплату.
Повезло, подфартило, — так она себе думала. Подписала бумагу о перераспределении ролей. Продолжая в принципе руководить. Новая молодая хозяйка, то есть я, не из торговли даже примерно. Она без нее, Алевтины, не протянет долго. Это был шанс на респектабельную, обеспеченную старость. Она не могла рисковать. Стала верно служить хозяйке, как раньше Райпищеторгу. Компартии. Сталину. Брежневу. Кому она только не служила!
Верой, правдой. Хозяйка ездила по базам. Искала продукты питания, которыми можно заполнить полки выросшего торгового хозяйства. Искала, находила, заполняла. Алевтина продавала. Умела. Жизнь потихоньку налаживалась.
И вот. Сожгут.
Такого даже Сталин себе не позволял. Открыто угрожать гражданам. Они, граждане, находились в некотором недоумении. «Где Государство, почему позволило?» Позволило.
Государство молчало. Что оно могло ответить. Государство трещало. По швам. Советский Союз разваливался на части. Никому не было дела.
ГКЧП. Попытка остановить. Не удалась. Опомнились товарищи поздно.
ГКЧП. Благими намерениями. Дорога в ад. Ими предложен был именно он.
Без законов, еды, названия Страна вступала в Новую эпоху. Страх не действовал. Перестали бояться. Пошли по другой стороне. Навстречу движению.
Я попала в самое жерло истории. Почетно, конечно.
Счастлив тот, кто в дни роковые…
В жизни все совсем по-другому. Счастье, конечно, было. Началась свобода.
— Только дайте мне. Я смогу.
Дали, деваться некуда. Распадалось. На куски.
Сами. Даже не ожидая положительного решения, пошла в Райпищеторг просить. Помещение. Аренда сорок девять лет. Дали.
Не осознавали мы тогда в основном, не знали, что можно жить по-другому. Находясь долго в клетке, разучаешься искать пропитание, себя кормить. Принесут. Приносили исправно, мало-мальски съедобно. Мне всегда хотелось выпрыгнуть из несвободы. Клетки. Я все время подспудно ждала. Только забрезжило, сразу схватилась за эту возможность. Не поняв, куда я встреваю. Ветер свободы дул в лицо. «Много» мне не дали. «Многое» нужно самим. Компартия, комсомольцы стали в момент владельцами фабрик, заводов, кораблей, нефтяных скважин, самого лакомого. Дорогостоящего. Однажды сунувшись, поняла: туда не пропустят. Не дадут. Успокоилась. Не надо нефтяные платформы. Дайте в аренду пространство. Неожиданно ответили.