— Знаешь, где мы сейчас? — продолжал расспрашивать он.
И опять я не стал утомлять его своими догадками. Он почувствовал мое настроение.
— Ну, хорошо. Я пришлю за тобой машину.
Я надел пиджак, пригладил перед зеркалом волосы и спустился вниз. Вскоре подрулил «мерседес», тот самый: 01–01. Дверца открылась. Шофер сфотографировал меня взглядом и отвел глаза.
Домчал он меня достаточно быстро.
Когда я вошел в ресторанный зал, мне показалось, что время остановилось. Точно так же сидел Маркофьев за столиком и десять, и двадцать лет назад, всю жизнь. Я отлучался, уходил на год, два, три, а он все сидел. Менялись официанты, сотрапезники, названия ресторанов и напитков, а он все сидел, покуривал, поглощал еду, и мир вращаются вокруг него. Нелепо, невозможно было представить его бегущим за отъезжающим автобусом, за уходящей женой, стоящим в очереди за зарплатой, хлопочущим о новой квартире или проводящим над спиртовкой в лаборатории никчемные, никому не нужные опыты.
— Где же ты пропадал? — патетически воскликнул он, увидев меня. И протянул руки навстречу.
Рядом с ним сидело то самое длинноногое длинноволосое создание, которое утром, в аэропорту, повисло у него на шее. И двое коротко стриженных молодчиков, зорко наблюдавших за каждым моим движением. А еще — группа загорелых иностранцев, почти все они были мне знакомы и приветственно закивали. Я сдержанно улыбнулся.
— Садись, — сказал Маркофьев. — Помоги. А то лопочут что-то. Мне не понять.
Мне налили водки в фужер, подвинули закуску.
— Ну? — Маркофьев нетерпеливо двинул меня локтем. — Чего они хотят?
— Зачем ты меня сюда позвал, это ясно, — сказал я. — Где еще на ночь глядя найдешь переводчика? А теперь объясню, почему я приехал. Мне нужны бумаги. Мои конспекты и расчеты.
Маркофьев поморщился.
— Вечно ты все испортишь. Ничего святого для тебя не существует. Мы столько не виделись…
— Зато в тебе святого до хрена и больше, — сказал я. — Отдавай бумаги!
Он разозлился и не счел нужным это скрывать:
— Вот поэтому тебя и не любят. Сам не живешь и другим не позволяешь… — Но вдруг сменил гнев на милость. — Да забрось ты к черту свой диссер. Поехали за город. Поиграем в крикет. Иностранцы это любят. Есть отличное крикетное поле.
— В жизни не играл в крикет, — сказал я. Он с печалью на меня посмотрел.
— Узнаю тебя…
* ЮНОШИ И ДЕВУШКИ! НАСТОЙЧИВО ОВЛАДЕВАЙТЕ ИГРОЙ В КРИКЕТ, КАРТЫ, ПОСЕЩАЙТЕ БЕГА И СРАЖАЙТЕСЬ НА БИЛЬЯРДЕ ЭТО — ВАШ СЧАСТЛИВЫЙ ШАНС ПРЕУСПЕТЬ.
— А потом поедем кататься на лыжах. На Эльбрус. Или серфинговать на Средиземное море. А? Что ты скажешь?
Я улыбнулся. По-видимому, криво.
— Я хочу получить свои бумаги. Немедленно, — сказал я.
Ах, если бы вместо того, чтобы зубрить иностранные языки, читать книги и ходить на лекции, я бы посещал казино и резался в карты, — как счастливо сложилась бы моя жизнь! Я бы преуспел как никто другой…
Вытащив из-за ворота салфетку, Маркофьев смял ее и швырнул на пол. Следом за ним вскочили оба качка. Долговязая девица поднялась вяло и медленно.
Один из иностранцев протянул Маркофьеву красивый сверточек.
— Залог будущего сотрудничества, — объяснил он. Охранникам Маркофьев велел доставить гостей в
отель, а мне и девице сделал знак, чтоб шли за ним, к машине. Меня посадили на переднее сиденье рядом с шофером. Маркофьев и его спутница устроились на заднем.
— Забыл вас познакомить. Елена Прекрасная, — представил он девушку. — А ты-то хоть женился? — Он извлек из кармана позолоченную зажигалку и закурил. Серый дымок отлетел облачком от кончика сигареты.
Я не ответил.
Возле метро мы притормозили. Маркофьев вышел и купил роскошный букет роз.
— На кладбище заезжать не будем? — пошутил я, кажется, не слишком удачно. (Отсутствие чувства юмора, увы). Маркофьев нахмурился.
Следующая остановка была возле дома, который и я, и он прекрасно знали. Маркофьев положил руку мне на плечо.
— Проводи меня… — попросил он. Елена Прекрасная осталась в машине.
Мы вошли в лифт. Маркофьев нажал кнопку. В комнате, напротив включенного телевизора, с неподвижностью Будды сидела Лаура.
— А, — сказала она мне, — только тебя здесь не хватало.
— Лариска, — сказал я. — Мы с тобой вечность не виделись.
— И ты соскучился? — рожу она при этом скривила премерзкую.
— Лаурочка, Лаурочка, — суетился Маркофьев. — Я вернулся. И мы хотим выпить. Где у нас шампанское?
— У вас — не знаю. А в доме — нет, — отрезала она.
— А что я для тебя приготовил… — продолжал ворковать он. И вместе с букетом отдал Лауре тот самый подаренный иностранцами сверточек. — Специально ездил, искал…
Лаура немного смягчилась. Достала из пакетика завернутую в бумагу коробочку, шурша, принялась ее разворачивать.
— Да? Специально для меня? — с сомнением проговорила она, вертя в руках электробритву.
— Ох, перепутал подарки, — ничуть не смутился Маркофьев. — Это для твоего папы. А для тебя, значит, остался в машине. Сейчас спущусь, принесу.
Он исчез в глубине квартиры и вышел с большой туго набитой сумкой.
— Ты куда собрался? — подозрительно спросила Лаура.
— Я? За твоим подарком.
— А в сумку что положил?
Он не ответил и стал выталкивать меня на лестницу.
— А бумаги? Мы же ехали за моими бумагами, — напомнил я.
— Мы еще вернемся, — громко, чтоб слышала Лаура, крикнул он. А когда спустились вниз, к машине, объяснил: — Я же должен был ее навестить. Если б приехал один, начались бы скандалы, выяснения, ты Лаурин характер знаешь. Вот и захватил тебя. Чтоб побыстрей промелькнуть и смыться.
Я взбесился. И схватил его за лацканы.
— У меня на носу защита!
Он выдержал паузу. Ему трудно, утомительно было со мной общаться.
— Получишь свои тетрадочки. Но их надо искать. Тратить время. А у меня его нет.
Что верно, то верно: времени ему всегда не хватало. Он высадил меня возле моего дома.
— Завтра тебе позвоню. И верну твои расчеты.
И хоть я знал, что он врет, возражать и уличать его было бессмысленно. Да вы и сами это поняли.
Маркофьеву принадлежит восхитительная фраза:
* ВРАТЬ НАДО БЕСПРЕДЕЛЬНО.
А я от себя добавлю:
* ВРАТЬ НАДО БЕЗЗАСТЕНЧИВО.
* ВРАТЬ НАДО ЛЕГКО.
* ВРАТЬ НАДО САМОЗАБВЕННО (То есть забывая обо всем и всех). Иначе лучше и не врать.
* ЕСЛИ У ВАС НЕТ ПРИРОДНОЙ СКЛОННОСТИ К ВРАНЬЮ — БЕРИТЕ УРОКИ У ОКРУЖАЮЩИХ. ВАШИМ ПЕДАГОГОМ МОЖЕТ СТАТЬ БУКВАЛЬНО КАЖДЫЙ.
* ЕСЛИ У ВАС ЕСТЬ ЭТОТ ПРИРОДНЫЙ ДАР, НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ НЕ ЗАРЫВАЙТЕ ЕГО, СТАНЬТЕ ACCOM, ПРОФЕССИОНАЛОМ ВРАНЬЯ.
* НЕ СМУЩАЙТЕСЬ И НЕ РОБЕЙТЕ. ВАС ОБМАНУТ ОДИН РАЗ, А ВЫ В ОТВЕТ — СТО. ВАС — СТО, А ВЫ — ТЫСЯЧУ
Мне кажется, этим вопросом всерьез не занимался никто — из мыслителей прошлого и настоящего. Каждый касался какого-то одного, частного аспекта обширной темы. Между тем, проблема обмана — одна из интереснейших. Вранье — не от случая к случаю, а как необходимое условие существования организма (наряду с воздухом, например), захватившее и пропитавшее всего человека, вранье — как способ жизни. «Приду» — и не прийти. Пообещать — и не сделать, не выполнить. «Только мне и можете верить» — и обмануть. Когда ложь — в каждом слове, жесте, взгляде… Ходячая ложь, ложь во плоти…
— Вот еще, — говорил Маркофьев, — тратить силы на выполнение обещаний! На чужие дела! У меня что, своих дел нет?
* МОЖНО И ДАЖЕ НУЖНО ЗАБЫВАТЬ О СВОИХ ОБЕЩАНИЯХ — ЧТОБЫ ПРОЩЕ И ЛЕГЧЕ БЫЛО ЖИТЬ.
* Да и вообще ПОЧЕМУ КТО-ТО ДОЛЖЕН ВЫПОЛНЯТЬ СВОИ ОБЕЩАНИЯ? КТО КОМУ И ЧТО ДОЛЖЕН?
Я трудно постигал эту азбуку человеческих отношений. Долго пребывал в наивном заблуждении, что обманывать — нехорошо, скверно… Мало-помалу мне открылись все прелести обмана…