Далее пошли обычные армейские заклинания, грохот бубна, песни и пляски. Это называется "развод". Нет, не Пугачева уходит от своего мальчика… Развод – это… В общем – кто служил, тот знает, а кто не служил – тому и не надо…
Да-да, вы не ошиблись. За это время эскадрилья пополнилась кадрами, выросла в объеме л/состава и вверенной ему техники, получила в свое распоряжение целый этаж в казарме (с паровым отоплением, между прочим!), два автомобиля (один из них – знаменитый "Додж – три четверти") и целых два истребителя "Як-3"! Которые, как вы, наверное, и догадались, пригнали асы-орденоносцы и капитаны – т.т. Извольский и Кузьмичев. Да, Кузе недавно дали еще одну звездочку на погоны.
— …Сейчас, — я взглянул на часы, — …08.30. Инженер! Забирай свою "темную силу" и веди их к самолетам. Продолжайте изучать вверенную вам технику… Летный состав – в учебный класс! Проверьте все, что надо взять с собой – тетради, карандаши, наставления. Учиться будем… Пятнадцать минут вам на перекур. Смир-р-рно! Вольно! Разойдись…
Я обернулся к НШ. Да-да, и начальник штаба у нас вот появился. Как он появился – это отдельный разговор, и речь в нем пойдет о полковнике В. Сталине… Не удалось мне, в общем, избежать этого приятного знакомства. Как мы познакомились? А дело было так…
С товарищем Сталиным, джуниором конечно, я буквально столкнулся, когда осматривал помещения, выделенные нашей эскадрилье под проживание. Пока на этаже еще крутились люди из службы материально-технического снабжения полка, которых мы, собственно, и выжили с насиженного места. Но они уже заканчивали суетливо таскать свои бебехи на другой этаж. Было пыльно и мусорно, настроение было никакое… Терпеть не могу переездов! Я вспомнил про оставленную в Москве студию и горько вздохнул.
В это время я открывал дверь кабинета, чтобы выйти в коридор.
"Бамс!"
Кто-то успел "поздороваться" с дверью. Точнее – не успел уклониться. По коридору понесся громкий мат. Ничего особенного – вдохновения маловато… Так и я могу, но стараюсь не прибегать…
— Что, "бо-бо"? — спросил я невысоко щуплого офицера, закрывая дверь.
— Майор!! Трах-тарарах, тибидох, там-там! Да я тебя… (второй куплет, аналогично первому). Да ты… (припев). Да в душу твою мать!!
Настроение было, как вы помните, никакое… Хамов я не люблю, совсем не люблю. Лишнюю матерщину – тоже. А когда все это выплескивается в мой адрес! Про мать я слушать далее не стал, оглянулся – коридор был пустой, сказал: "А ну, полковник, подвинься…", вновь открыл дверь в большое, пустое помещение и… дал этому щуплому такого леща, что он просто впорхнул в комнату.
Когда я увидел удивленное лицо полковника и его выпученные глаза, меня стали "терзать смутные подозрения", как прошепелявил когда-то актер Яковлев… Знакомое мальчишеское, нет, точнее – детское лицо… глаза… нос, припухшие губы. Вася! Вася-Василек! Полковник Сталин, битте-дритте! В памяти вдруг всплыла подсмотренная где-то в сети фраза из служебной характеристики на Василия Сталина – "…имели место случаи рукоприкладства к подчиненным…" К подчиненным, значит… Ну-ну! А если к тебе, а? Рукоприкладство? Ну, будем знакомиться…
— Что замолчал, дристун? — я наступил Васе на носок лакированного сапога и несильно толкнул его в грудь. Васек качнулся и сел на "пятую точку". Отрогами Гималаев я навис над командиром 32-го, что ли, полка. Хотя – нет… Он же проштрафился. Сейчас он, по-моему, летчик-инструктор. — Ты на кого поскуливаешь, щенок, а? На боевого летчика? Героя Советского Союза?
Пацан, не ожидая такого мощного "наезда" испуганно молчал.
— Да у меня сбитых больше, чем у тебя зубов! А их у тебя сейчас станет намного меньше… — я сжал кулак, резко поднес его к Васиному носу. Он откинулся и обреченно закрыл глаза. Но молчал… Я подождал, пока он их откроет, и щелкнул пальцем, сбивая у него с погона несуществующую пылинку.
Испуг был искренним. Он ничего не понимал – как это? Кто это с ним так? Почему? Зачем? Ребенок, избалованный, взбалмошный, капризный до "не хочу" ребенок, с расшатанными алкоголем нервами. То-то его все время тянуло к обществу нормальных, крепких мужиков с твердым характером. К военным. Он старался подтянуться до их уровня, соответствовать им. Стать своим. Отсюда – и мат, и водка, дикие, но "истинно мужские" в его понимании, поступки. А так – человек он был мягкий, слабовольный. Как говорят – когда злой, когда добрый. Щедрый – готов снять и отдать понравившемуся ему человеку золотые часы. Любит принимать гостей, стол у него никогда не пустует, всегда народу полно. Опять же – воевал, старался. Как говорили потом летчики с кем он служил, Василий безоглядно бросался в бой, старался сбить, летчики, летавшие в ним на боевые задания, частенько снимали у него с хвоста немцев, стрелявших по его самолету. И еще говорили, что помня о Якове, он в боевые вылеты не брал парашют. А это, знаете ли, поступок! Могу ли я его судить? Да и хочу ли? Не мое это дело, у него есть отец. Отец народов.