В этой утрате живого контакта есть и метафорический смысл. Автор не случайно наделяет своего героя профессией гида. Переменив множество занятий, Ульрих Мартенс наконец находит, что искал. Роль гида соответствует его потребности в общении. Он со страстью отдается работе, ему нравится рассказывать гостям Гамбурга об этом прекрасном городе, не утаивая и теневых сторон, и мрачных пятен на городском облике. Он прекрасный гид, остроумный и находчивый, слушателям импонирует его манера говорить, его эрудиция, юмор. И вдруг катастрофа: тяжелый приступ вырывает Ульриха из привычного бытия, из работы, в прямом смысле на полуслове обрывается его речь перед микрофоном, обращенная к сидящим в автобусе туристам. И сразу возникает глухая стена между ним и окружающими. Здоровые не понимают больного, как сытые голодного. Беспредельное отчаяние охватывает Ульриха, когда он убеждается, что его попытки объясниться, выразить свою мысль не достигают собеседников, разбиваются о стену холодного непонимания, душевной глухоты. И даже женщина, искренне к нему привязанная, не сразу находит в себе силы побороть страх, ее одолевает эгоистическое желание бежать, спрятаться.
Утрата речи оборачивается утратой любви, без которой не может полноценно жить человек. Недаром одну из своих повестей о драме одиночества другой западногерманский писатель, Мартин Вальзер, назвал «По ту сторону любви». По ту сторону любви оказывается и Ульрих. С трудом превозмогая недуг, он тайком уходит из больницы, чтобы найти и вернуть любимую женщину, сказать ей, как он в ней нуждается. Люди, с которыми он сталкивается во время своей короткой одиссеи по гамбургским улицам, реагируют по-разному, однако добра и участия на его долю выпадает мало. Из последних сил пытается он добраться до цели, но теряет сознание, и его доставляют в полицейский участок. Сцены эти символичны. Люди не задумываются, что перед ними больной: Ульриха и здесь слишком долго принимают за пьяного или «психа». В конце концов его возвращают на больничную койку, но время упущено, и теперь его шансы справиться с болезнью невелики. А ведь каждый из окружающих мог помочь ему, облегчить его участь. Перед нами процесс атрофии чувств, утраты милосердия, а с ним — нравственного здоровья, охвативший современное «индустриальное» общество.
В этом романе ощущается, как и в других произведениях Ленца, высокий драматический накал. Эпическое спокойствие этой прозы — лишь видимость; за неспешностью повествовательного ритма скрывается кипение страстей, мощная сжатая энергия чувства. При всей кажущейся холодноватости ленцевской прозы симпатии и антипатии автора четко различимы.
Симпатии его всегда на стороне тех, кому плохо и горько, кому причиняют зло, — такова традиция гуманистической литературы. Однако никакой слезливой сентиментальности мы у Ленца не обнаружим. «Учебный плац» — вовсе не история бедного горемыки на фоне провинциальных будней. Это социально-критическое полотно, на котором четко проступают некоторые важные линии развития ФРГ на протяжении трех послевоенных десятилетий. Верность автора «местному колориту», пристрастие к микрокосму северных немецких земель с их особым укладом жизни могут создать иллюзию почвеннических симпатий. Однако ничто так не чуждо Ленцу, как умиление идеями почвенничества, столь скомпрометировавшими себя в недавней истории: ведь философия «крови и почвы», идеализация «клочка земли», крестьянской патриархальности стали составной частью нацистской идеологии. Пристально вглядываясь в почти автономный мир северных провинций, Ленц далек от его идеализации; мрачные стороны этого уклада увидены зорким, проницательным взглядом художника.