Пока я прикидываю, нужны ли мне еще одни аметистовые серьги или все-таки не жадничать и послать их Сашкиной жене, Азамат вылавливает из мешка зип-пакет с клубком черной пряжи.
– Гляди, кто-то прознал, что ты гобелен Учоку плетешь, – говорит муж, протягивая мне пакет. – Это нитки для него.
– Откуда ты знаешь, что именно для гобелена? – удивляюсь я.
– А ты посмотри, на что намотаны.
Я разглаживаю пакет и присматриваюсь. Из клубка торчат деревянные голова, хвост и лапы какой-то птицы, похожей на ворону.
– Бормол, что ли? – спрашиваю.
– Ага, бормол, которым призывают благосклонность бога, – подтверждает Азамат. – Учок-хон вороном перекидывается, это его птица, вот тебе и черная пряжа – на гобелене воронов выплетать.
– Погоди, а откуда кто-то может знать про гобелен, если я его начала плести перед самым отъездом сюда, а эти мешки у нас лежат уже пару месяцев как минимум?
Азамат задумчиво пожимает плечами.
– Может, я и не прав и это просто совпадение, но мне легче поверить, что подарок от знающего или от духовника, который заглянул в будущее.
Я возвожу очи горе.
– Этого еще не хватало, мало мне и так мистики вокруг. Ладно, если ты считаешь, что подарок безобидный, я его использую. А пока пошли спать, вон у нас дети уже дрыхнут в обнимку.
Кир с Алэком и правда являют собой элемент узора на ковре, поблескивая камушками.
Фотограф является через минуту после того, как часы в кухне кукукнули полдень. Он молодой, деловитый и нарядно одетый, только поверх меховых штанов с узорными вставками натянуты серые наколенники, видимо, на случай если придется ползать по полу в поисках ракурса. На Азамата он смотрит с откровенным ужасом – тот вышел с кухни по локоть в крови, потому что занимался там разделыванием очередной туши, и почти сразу ушел обратно. Ко мне у юноши в глазах читается интерес. А остальных он просто не замечает.
– Будьте здоровеньки, – здоровается он в несколько фамильярной манере, стряхивая снег с сапог притопыванием на коврике. – Что ж вы так дворников-то распустили? Я хотел дом поснимать, а вокруг него все снегом завалено.
– И вам не болеть, – откликаюсь я и добавляю с покер-фейсом: – Хорошо, что вы вокруг дома не пошли, там моя мама сад насадила, если б вы что-нибудь затоптали, она бы с вас скальп сняла.
– Мама? – переспрашивает он с опаской.
– Ну да, – пожимаю плечами я. Слухов о моем происхождении-то никто не отменял.
– Кхм, – прокашливается он. – Ну что ж… Давайте тогда в доме поснимаем, а там, может, вы мне покажете, где можно подойти?
– Кир, покажешь тропинку? – ласково прошу я.
Кир, которого фотограф полностью проигнорировал, кивает и улыбается так хищно, как будто у него там уже заготовлена ловушка на мамонта. Впрочем, я бы не удивилась. Кир не любит, когда его игнорируют.
Фотограф меж тем, не подозревая, какие опасности его подстерегают, раздевается, достает наладонник и принимается там что-то отмечать.
– Предлагаю начать с гардеробной, – наконец изрекает он.
– С чего? – моргаю я.
– Ну, где вы одежду храните?
– В шкафу.
Тут уже моргает фотограф.
– Вы основную часть в столице держите, да? – догадывается он.
Я прикидываю.
– Да нет, примерно пополам. Ну давайте я вам покажу, чего время тратить.
Фотограф боязливо следует за мной ко встроенному шкафу с шубами и куртками. Взгляд его примерзает к моему прекрасному элегантному лыжному костюму из серебристой термонепромокайки.
– Это… мальчика, да? – с надеждой спрашивает фотограф, кивая на Кира.
– Нет, это мой лыжный костюм, – с гордостью отвечаю я. Костюм и правда очень удачный.
– Может, мы его временно уберем, чтобы в кадр не попал? – робко предлагает фотограф.
– Еще чего! – возмущаюсь я. – Я его надеваю чаще, чем любую из этих шуб, когда с ребенком гуляю.
– С ребенком… – упавшим голосом повторяет фотограф. Потом вздыхает и берет себя в руки. – Ладно, как вам будет угодно.
После этого все более-менее идет как по маслу. Он расставляет треногу, укрепляет свою навороченную технику, лампы, отснимает это свидетельство моего морального падения, а потом и прочие, когда я демонстрирую содержимое остальных шкафов. Непоправимую психическую травму юноше наносит единственная спальня на двоих с мужем, а от вида моего кабинета ему становится всерьез плохо. Выясняется, что целителей он боится с детства.