Так же было и на площади, от которой отходило множество улиц во все стороны. Тут царило оживление: ходили деловитые ремесленники и важные мещане в добротных сюртуках, сновали раскрасневшиеся торговки с корзинами, пробегали посыльные мальчишки со свёртками, два дюжих молодца покатили к кабачку на углу бочки с вином. Стучали колесами по брусчатке повозки, цокали копытами лошади.
Гостиницу я нашла сразу. Красные разрисованные вывески, развешенные на ставнях, не позволили ошибиться. Опираясь на толстые поперечные балки, над первым выступали верхние этажи здания, укрепленные потемневшими от времени досками, издалека похожими на орнамент. Подоконники распахнутых окон гостиницы были уставлены цветочными горшками с алыми пеларгониями.
Я помешкала немного, с сомнением глядя на склянку с фальшивыми останками единорога. Вот так запросто можно превратиться в шарлатанку, соучастницу обмана. Ведь это нечестно! Неправильно! Но, с другой стороны, есть ли у меня выбор?
Набравшись смелости, я шагнула внутрь и известила приветливого слугу, что ищу мсьё Живаза. Меня направили в ресторацию.
За дубовыми столами, выстроившимися вдоль побелённой стены и окон довольно длинного зала, сидели в основном мужчины всевозможных возрастов и рангов. С потолка, подпёртого массивными балками, свисал железный фонарь с ажурной ковкой. Такие же, но поменьше, красовались возле входной двери и над стойкой. За ней взъерошенный, плохо выбритый чернявый толстяк раздавал указания грудастой, розовощекой девице. Наверняка это хозяин – мсьё Живаз.
За парой столов вино текло рекой, доносились грубые шуточки и хохот. Увы, мне придётся пройти мимо всех этих пьяных мужланов. Но поручение есть поручение. Я набрала в грудь воздуха и, представляя себя важной дамой, гордо направилась вперёд. Выкрики «Эй, красавица! Я влюблён! Посмотрите, какой розан!» я пропустила мимо ушей и даже не повела бровью.
Теперь вы, любезные судари, толстые и тощие, красавцы и уроды, толстосумы и нищие вояки, для меня как деревья в графском парке. Есть, и ладно. Раз мне замуж нельзя, то и с вас проку никакого. Восхищайтесь, господа, восхищайтесь.
– Мсьё Живаз, – премило улыбнулась я.
Толстяк в расстёгнутой до середины груди рубахе с засаленными манжетами обернулся и расцвёл.
– Что угодно, мадемуазель?
«Да когда уже у вас всё масло в глазах переведётся?!» – в сердцах подумала я, и мои сомнения вмиг как рукой сняло.
– Лекарство от мсьё Годфруа, – продолжила я улыбаться и протянула склянку с яичной скорлупой. – Принимайте с осторожностью.
Толстяк тотчас вспомнил, что болен, осунулся лицом и глубокомысленно закивал.
– Премного благодарен, мадемуазель. Мсьё Годфруа давно обещал, и никак. Но я понимаю… понимаю. Где ж его взять, если оно… – изрёк мсьё Живаз, запнулся на полуслове и таинственно задрал палец.
В мою ладонь опустился увесистый кошель.
– О, мадемуазель уже наложила свои жадные лапки на чужие деньги! – послышался за спиной знакомый голос.
Переполненная возмущением, я обернулась и увидела Этьена. Нетвёрдой походкой он подошёл к стойке и облокотился, одарив меня презрительной ухмылкой.
– Это деньги мсьё Годфруа. И вы не имеете права так со мной разговаривать! – сказала я, чувствуя нарастающую злость при виде нетрезвых глаз наглеца и красивых губ, растянутых в фальшивой усмешке.
– Конечно, они принадлежат этому мошеннику Годфруа, моему папаше. И уж никак не вам.
С этими словами Этьен выхватил кожаный мешочек из моих рук и бросил на стойку:
– Эй, дружище Живаз! Я там задолжал тебе что-то. Можешь списать долг.
Хотельер недоумённо смотрел на нас и, видимо, боролся сам с собой.
Во мне всё вскипело от ярости – в желудке стало горячо, будто туда насыпали фунт перца, и я выпалила:
– Нет уж, мсьё, обойдётесь. Деньги предназначались не вам. И не вам решать, что с ними сделать. Я отнесу их мсьё Годфруа.
Я схватила кошель, но рука Этьена в перчатке накрыла мою кисть, будто лапа коршуна. Он сузил глаза.
– Не тебе, маленькая шлюха, мне указывать.
Я не ответила, с ненавистью глядя в эти карие глаза с длинными, как у девицы, загибающимися на концах ресницами. Хотелось только одного – стереть ухмылку и самодовольный прищур с лица негодяя. Пальцы свободной руки сжались сами собой, но… я никогда и никого не била. Ни разу в жизни. Это было и есть ниже моего достоинства. Хотя бы отчасти, но я всё же… графиня. И потом, что я сделаю этому широкоплечему молодчику?