Позёвывая, я пустилась в обратный путь. Свеча догорала. Свернув в очередной проход, я услышала голоса в кухне. Святые угодники! Это были мсьё Годфруа и Женевьева. Тоже хлебушек воруют по ночам?
Я юркнула на главную лестницу, остановилась на мгновение, пытаясь вслушаться в их разговор. Но в бормотании мужчины и женщины ничего нельзя было разобрать, словно и они разговаривали на тарабарском.
Вздохнув, я решила, что на сегодня секретов с меня хватит – не в каждую тарелку стоит кидать свою щепотку соли. Крадучись, я поднялась до этажа с апартаментами мсьё. За несколько секунд, пока миновала пролёт, ещё больше протрезвела, словно побывала под ледяным душем. Дрожа, я добежала до третьего и уже ступила в коридор, ведущий к винтовой лестнице, как вдруг всё тело заломило, словно откуда-то сзади, исподволь подкрались боли. Они были разными: тянущими, колющими, ныли и ломали. В голове ухнуло, и начал расплываться туман, будто меня огрели туго набитой подушкой. Я обернулась.
Опираясь о притолоку, в дверном проёме стоял Этьен. В шляпе, подштанниках и с голым торсом, обмотанным бинтами. Ноги его подкашивались. На пол с плеча Этьена съехало что-то чёрное. Наверное, плащ.
Качаясь, сын лекаря поднял на меня глаза:
– Снова ты… ведьма…
«Мерзавец последний, – подумала я. – Его только не хватало».
– Костюм великолепен. Сегодня танцы у дураков? – не удержалась я от смешка. Впрочем, весёлым он не вышел, потому что мне стало совсем туго: казалось, под глазом всё вспухло, в висках начало стрелять, в плечо, руку, бедро и бок тонким лезвием вонзилась боль. Святые угодники! Я готова была поклясться, что сейчас из воображаемых ран на самом деле хлынет кровь.
– А ты чего на шабаш не полетела? Метла сломалась? – процедил Этьен и рухнул.
Я громко ойкнула и схватилась за перила, чтобы не упасть тоже. Слабость навалилась на меня, я еле удержала подсвечник. Второпях задув огарок, я выронила его и уцепилась обеими руками за поручни. Надо было собрать всю волю, чтобы броситься прочь и позвать лекаря. Я оторвалась от перил, но убегать не стала. Напротив, приблизилась к Этьену, подтягивая правую ногу, на которую едва могла наступить. Чуть не плача, я опустилась на четвереньки возле молодого человека. Этьен попытался подняться, но его раненая рука соскользнула, и он бессильно откинулся на тёплое дерево пола.
– Чёрт побери! Если ты решила переспать со мной, то выбрала не самый удачный момент. Приходи завтра, – выдавил из себя он, пытаясь превратить гримасу боли в усмешку.
Даже в темноте его лицо было белым. Моё, наверное, тоже.
«Господи, какой отвратительный тип», – подумала я и, собравшись с духом, дотронулась ладонью до распухшего кровоподтёка на скуле.
– Я хочу помочь, – произнесла я и втянула в себя обжигающую красную лаву.
Глава 9
Я тут же пожалела об этом, потому что стало ещё больнее. Этьен дёрнул головой, чтобы стряхнуть мою руку, но раскалённая ладонь словно прилипла к его коже.
– Чёрт! Что ты делаешь?! – воскликнул он. – Прекрати!
– Потерпишь, – прошипела я сквозь зубы, понимая, что стоит разжать их, и я заору на весь дом. Я положила вторую ладонь Этьену на грудь.
Мои руки затряслись от кончиков пальцев до плеч – словно по венам текла не кровь, а расплавленное олово с тысячью крошечных железных шариков, ощетинившихся острыми колючками. Они безжалостно драли всё изнутри и переносили недуги из тела Этьена в моё. Хотелось прекратить, но из непонятного упорства я продолжала впитывать. Привыкшие к темноте глаза различали, как тает опухоль, как быстро затягивается ссадина, как она покрывается корочкой и тут же, потеряв её, зарастает новой кожей…
Испуганный, ошарашенный Этьен хотел отползти, но лишь бился под моей рукой, словно пришпиленный булавкой жук.
Я не знала, могу ли парой прикосновений исцелить его полностью, но вряд ли этот наглец позволит мне накладывать руки поочерёдно на каждую рану. А потому с ещё большей настойчивостью я мысленно проговорила: «Я хочу помочь! Помочь!» и почувствовала прилив сил. Сын лекаря выгнулся в судороге и обмяк.
Вдруг я увидела какое-то другое тело Этьена, прозрачное, полностью повторяющее контуры обычного. Оно мерцало сине-фиолетовым светом, который проваливался в чёрные дыры реальных ран. Я зажмурилась. Светящееся тело не исчезло. Боль переполнила меня и потекла наружу, разъедая слезами и пóтом кожу. Выносить дольше эту муку было невозможно. Горло сжалось.