«Два ливра! Это же целое состояние!» – подумала я радостно, но вслух лишь скромно спросила:
– Разве это будет удобно?
– Ещё бы! – воскликнула Моник, заёрзав от нетерпения.
– Можно ли мне подумать, сударь? – всё же спросила я.
– Как угодно, – пожал плечами мсьё Годфруа.
– Что тут думать?! Что тут думать?! Я привезу вещи Абели в Перуж. Завтра же, – забормотала восхищённо тётя.
Предчувствия меня не обманули. Может быть, к лучшему…
Я вздохнула.
– Пусть будет по-вашему.
«Здравствуй, мой новый холодный дом».
Стоило мне это подумать, как сквозь щели в каменных плитах просочился из подвала воздух, потянуло сыростью и мертвечиной. Я вздрогнула и хотела было отказаться, но тут же со сквозняком хлопнули ставни, влетел в комнату жаркий ветер, весело растрепал мои волосы и унёс куда-то под яблони в сад подвальную мерзость. Сердце кольнуло больно в груди, затрепетало и притихло, как испуганный воробей.
Глава 3
Моник, наконец, расцепила прощальные объятия и с сияющим лицом сообщила:
– Поживёшь тут месяцок-другой, исцелишься. А там мсьё Годфруа и не захочет тебя отпускать. Ведь ты у меня такая умница, только старайся. Нам, конечно, будет тебя не хватать, но…
«…лишний рот и заботы ни к чему», – мысленно закончила я и вслух с улыбкой произнесла:
– Не волнуйся. Всё будет хорошо.
Моник ушла. Поспешность, с которой тётя ринулась за моими пожитками, несколько покоробила, хотя мне ли привыкать?
Я осталась топтаться в нерешительности у кабинета мсьё Годфруа. Обитые лионским бархатом кресла и эбеновый столик попирали изогнутыми золочёными ножками простейший каменный пол, на котором тут и там желтела солома. Как в обычном деревенском доме! Смахнуть бы её метлой. Я обвела комнату глазами. Грубой ширме, что торчала в углу, тоже никак не пристало стоять рядом с мебелью, которой место во дворце…
Или в доме нет хозяйки, или у той отвратительный вкус.
Моё внимание привлек гобелен на стене. На нём из куцых зелёных кустиков выходила абсолютно голая румяная девица, распутная и шальная. Такую картину уж точно подобало повесить в увеселительном доме, а не там, где бывают почтенные люди.
– Занятная вещица, не правда ли? – оторвал меня от лицезрения непотребства негромкий голос мсьё Годфруа.
Пока я решала, как высказаться подипломатичнее, лекарь меня опередил.
– Многие называют её непристойной. Но лишь до того, как узнают, что гобелен – подарок самого герцога Савойского. Секундой позже гобелен уже именуют занятным. А наш кюре даже усмотрел в нём эдемские мотивы.
– Вы знакомы с герцогом? – изумилась я совершенно искренне.
– О, да. Хороший врач вхож в любые дома, – не без удовольствия заметил мсьё Годфруа. – Тебе, наверное, неизвестно, милая Абели, что Его Высочество вместе с семьёй предпочитает проводить лето здесь, в Перужском замке, нежели в родной Савойе. Говорят, и климат здесь мягче, и места красивее. Так что ты попала сюда в самое удачное время.
«Вряд ли присутствие герцога в городе украсит моё существование, разве только устроят праздник и будут раздавать бесплатные пироги», – подумала я, продолжая любезно улыбаться и понимающе кивать.
Из коридора показалась всё та же неприветливая служанка в сером платье. Мсьё Годфруа подозвал её жестом.
– Женевьева, познакомься, это мадемуазель Абели, моя новая помощница. Покажи ей дом, сад, лечебные покои.
– А мадемуазель будет…
– Жить здесь. В комнате на мансарде.
Лошадиное лицо служанки вытянулось в недоумении, но она быстро взяла себя в руки.
– Как скажете, мсьё.
– Милая Абели, всё, что тебе потребуется, проси у Женевьевы, она поможет. Да, Женевьева?
Та лишь кивнула, доставая связку ключей из кармана передника.
– Благодарю, мсьё Годфруа, – поклонилась я.
– Осваивайся. Утром введу тебя в курс дела.
Мсьё Годфруа раскланялся и скрылся в дверях своего кабинета.
«Замечательный человек, этот лекарь. Неужели мне, наконец, повезло?» – не могла поверить я, следуя за высокой и суровой Женевьевой. У той, кстати, перестал болеть локоть или я перестала это чувствовать. Ах, волшебная иголка! Моё сердце переполнила благодарность к доктору.
– Здесь лечебные покои для господ, – толкнула соседнюю дверь служанка и пропустила меня в просторную комнату с четырьмя массивными кушетками. Между ними стояли одинаковые чёрные ширмы, затянутые расписным шёлком с золотым орнаментом.