Когда Ольга Павловна назвала Кирину фамилию, девочка вздрогнула, оторвавшись от своих размышлений, и подняла глаза.
— А вот Кира Кулик. Наша новенькая закончила с тремя пятерками в этой четверти.
— Как с тремя? — изумилась Кира. Она даже не рассчитывала, что ей по истории пять поставят, а тут аж три пятерки.
— Да, с тремя, — Ольга Павловна улыбнулась. — Химия, история и обществознание. Кстати, Раиса Дмитриевна, ваш учитель общества, очень хорошо о тебе отзывалась. Говорила, что ты хорошо рассуждаешь на тему прав человека…
Кира удивленно пожала плечами. Кто-то хихикнул, но как-то дежурно. Не потому, что было смешно, а так, для порядка. Кира прошла к учительскому столу и взяла дневник.
Неожиданно тишину прорезал звонок. Ученики радостно взвыли и ломанулись к дверям. Особенно в актовый зал, где проходил концерт, торопились девчонки, обгоняя друг друга и чуть ли не наступая друг дружке на головы. Чем объяснялась такая прыть, Кира не знала.
В школе было два актовых зала. Один — старый, а другой новый. Концерт проходил в новом. Там сцена была покрупнее, да и мест побольше. Когда туда ввалился весь 8 «А», в зале было уже порядочно народу. Кира увидела, как где-то блеснула блестящая фольга букета. Интересно, для кого?
Она хотела сесть одна, но в битком набитом зале это оказалось невозмож-ным. Тогда Кира села с Маринкой Самойленко — унылой троечницей с лицом грустной лошади и темным огрызком косички. Маринка относилась к Кире более-менее нормально, и не стала возражать против такого соседства.
Занавес на сцене разъехался, и вышла завуч Карина Аркадьевна — сухонькая, маленького роста дама. Она говорила какие-то слова, но Кира не слушала. Ее крайне заинтересовали туфли Карины Аркадьевны — чудные, на огромной подошве. Ремешки туфель удлинялись, обвивая ногу до самого колена. Многочисленные бубенчики и колечки, хитрым образом пришитые к подошве, бряцали при каждом ее шаге.
Зал вежливо захлопал. Кира тоже запоздало сомкнула ладони, но Карина Аркадьевна уже ушла. Зато вышла небольшая группка первоклашек, глядевших в зал огромными от страха глазами. Они кое-как исполнили веселую песенку про «коловку» и ушли на пригибающихся от страха ногах.
Потом вышла девочка, лет двенадцати, и начала что-то рассказывать — скорее всего стихотворение. Кира старалась вникнуть в смысл длинных, затейливых слов, но потом бросила это дело. Видимо, стих был переведен с какого-нибудь иностранного языка на русский.
Потом еще кто-то выходил, что-то делал, говорил, но слава проскальзывали мимо Киры, мягко падая в небытие и погружая девочку в сон. Кира замечала всякие мелочи, совершенно пропуская суть выступления — впалые коленки, яркая брошка, бантик-бабочка, чрезмерное размахивание руками…
Время тянулось, как резиновое. Иногда, когда зал хлопал, Кира вздрагивала, поднимала голову, будто очнувшись ото сна. Наконец, Карина Аркадьевна снова вышла на сцену, целеустремленно позванивая своими туфлями-копытцами. Она улыбалась.
— К сожалению, дорогие друзья, время летит быстро, и наш концерт подходит к концу, — произнесла завуч, и зал разочарованно взвыл. — Но это еще не все. Представляем вашему вниманию финальный номер сегодняшнего концерта! И пусть зал взорвется аплодисментами! Встречайте… Ярослав Солохин!
Наступила тишина, будто зрители медленно переваривали только что полученную информацию. Но потом… висюльки на стеклянной люстре закачались от невыразимого визга, наполнившего зал. Все девчонки повскакали со своих мест и ринулись на сцену, чуть не снеся Карину Аркадьевну. Пришлось вызывать охрану — двух дуболомов по имени Колян и Вован. На самом деле, их звали Владимир Иванович и Николай Степанович, но по отчеству их никто не звал, да они и не просили.
Девчоночья толпа постепенно утихомирилась и расселась по своим местам. Кира ничего не понимала. Что за чудо природы этот Солохин?
— Слушай, Марин, а кто этот Солохин?
Самойленко посмотрела на нее своими глазами унылой лошади.
— А ты что, не знаешь? — спросила она таким тоном, будто Солохин — президент России.
— Нет.
Неожиданно зал снова потряс визг. Кто не мог визжать — хлопал. Кто не мог хлопать — топал. Кира глянула на сцену, и неожиданно ее сердце забилось часто-часто, как у зайца, удирающего от лисицы.
Она увидела Его.
II
Он пел для зрителей, а ей казалось, что Он поет только для нее. Его взгляд скользил по залу, а ей чудилось, что Он смотрит только на нее. Он пел о любви к неизвестной девушке, а ей мнилось, что Он поет о ней.