Таким образом, и всеобщность долга творить милостыню выступает в творениях св. Иоанна со всей ясностью в отношении лиц благотворящих: каждый должен творить милостыню, не исключая самых жалких калек, живущих чужим подаянием. Но, как мы сказали, эту всеобщность долга помощи нуждающимся св. Иоанн простирает и на лиц просящих, требует давать всякому просящему. Здесь св. Иоанн стоит на чистой евангельской точке зрения. Мы видели уже, что абсолютность заповеди евангельской выражается, прежде всего, в повелении: всякому просящему дай. Всякие ограничения, имевшие известное место в Ветхом Завете, отпадают. Отпадают и всякие практические соображения и размышления: как о достоинстве и нужде просящего, так и о заботе о себе. Этот пункт евангельского учения, как уже было упомянуто, выступает в несколько извращенном свете в наших систематических курсах богословия. И если освещение евангельского взгляда на собственность и на богатство мы назвали в свое время не только незаконным, но и непонятным, то относительно данного пункта учения о милостыне мы не можем назвать непонятным его приспособление к наличным условиям жизни, хотя, конечно, считаем также незаконным. Абсолютная высота и чистота евангельского учения всегда являлась камнем преткновения на пути к уяснению его отношения к жизни. Всегда был велик соблазн заменить эту идеальную высоту высотой другого порядка, измеряемого нашей меркой... Так бывало вообще, так случилось и в понимании идеального значения милостыни. Всякому просящему у тебя дай. Заповедь эта, казалось, легко может повести к обнаружению своей внутренней несостоятельности, оказаться «непрактичной» и не столько принести пользы, сколько вреда. Насколько велик соблазн к смягчению абсолютного смысла этой именно евангельской заповеди, видно из того, что и в древней Церкви раздавались авторитетные голоса в пользу законности разборчивости при оказании милостыни, например, св. Амвросий Медиоланский, как ниже увидим. Если так было в области теоретического богословия, то тем более — в действительной жизни. Здесь высоким построениям ума пришли на помощь такие могучие союзники, как скупость и эгоизм, которые изобрели множество поводов и оснований для того, чтобы оправдать уклонение от исполнения евангельской заповеди: и ложь просителя, и леность его, и вид, и здоровье... И вот перед лицом такого затруднительного положения богословия и лицемерной маски обыденного эгоизма св. Иоанн стоит с непоколебимой твердостью на защите идеальной чистоты евангельской истины. Для св. Иоанна ясно было, что долг