Не представляется трудным теперь, после изложения святоотеческого учения о милостыне, кратко сформулировать церковно-христианский взгляд на нее. Милостыня есть одно из проявлений той любви, которая является всеобъемлющим началом жизни Божиего Царства, то есть любви к Богу и к ближним в ее органической неразрывной связи. Связь эта настолько несомненно выступает в милостыне, что последняя может быть поставлена наряду с формами непосредственного служения Богу, и служение людям в их нужде должно быть рассматриваемо как почитание Бога, выражение благочестия. Это потому, что милостыня есть тот путь к восстановлению на земле начала истинной правды в отношениях людей, который заповедан людям Самим Богом; тот путь, идя которым, верующий одновременно проявляет и сострадательную братскую любовь к себе подобным, и благоговейную преданность своего любящего сердца в отношении Отца всех — Бога. Высочайшим побуждением для христианина в исполнении им долга творить милостыню является ответ благодарной любви на любовь Христа Спасителя, не только благоволившего пострадать нас ради, но и «обнищавшего» нас ради, принявшего на себя все тяготы человеческой бедности и людского унижения, чтобы дать нам совершенный образец истинно братской любви. И насколько неотделимо служение Самому Христу Спасителю от служения Его меньшим братьям, настолько неразрывно связывается в христианском сознании сердечное участие в нужде этих меньших братьев Господа здесь на земле и участие в Его блаженстве и славе в вечном Царстве
Отца. Милостыня, таким образом, одновременно служит и исполнением воли Бога, как Верховного Законодателя; и путем к восстановлению правды в людских отношениях, нарушенной вследствие людского эгоизма, и выражением братской любви к людям, и жертвой любящего сердца обнищавшему нас ради Господу Иисусу Христу, и залогом, наконец, будущего участия в Царстве Христовом, когда Он прийдет в славе Отца Своего судить мир. Такой взгляд на милостыню делает понятными те восторженные похвалы ей и те горячие призывы к ней, какие согласно несутся к нам из дали веков в святоотеческих поучениях. Что касается вопроса
о сравнительной ценности милостыни с христианской этической точки зрения, то ясно, что она определяется тем, насколько проникнута началами истинной христианской любви, проявлением которой должна являться милостыня. Количественным критерием ценности милостыни, с точки зрения такого начала, бывает не величина жертвы, но та мера самоограничения и самоотречения, какую добровольно налагает на себя жертвователь. Высшую ценность, поэтому, имеет та милостыня, которая творится «от скудости», и внешним выражением полноты любви служит раздача бедным всего своего достояния. Но, конечно, истинную ценность такое самоотречение имеет только при условии искренней любящей настроенности. Без последней и совершенная раздача имущества не имеет никакой цены. Эта любящая настроенность составляет душу милостыни и она-то, эта настроенность, определяет действительную ценность благотворения. Если количественно полнота любви выражается в совершенной щедрости, то со стороны внутреннего настроения жертвователя эта любовь выразится в совершенной свободе и личном переживании чужой нужды. Поэтому только то даяние ценно, которое жертвуется свободно, радостно, с живым сознанием того, что дающий больше получает от своего даяния, чем принимающий его; поэтому же, та милостыня более ценна, при которой с нуждающимся разделяется не хлеб только, но и жизнь самого сердца, где налицо личное служение горю брата. И естественно, что при таком внутреннем настроении благотворящего невозможными станут в отношении просящих всякого рода грубость, тщеславие и надменность, равно как и неуместная разборчивость. Мы не только отметили, но и подчеркнули, что по вопросу о том, кому должно давать милостыню, именно о долге подавать милостыню с разбором или без него, в святоотеческой письменности нет совершенного согласия. Значительное большинство великих учителей Церкви защищает абсолютность долга творить милостыню и требует совершенной безразборчивости. Некоторые уважаемые отцы оставляют такую абсолютную точку зрения и перед лицом вопиющей нужды, с одной стороны, а с другой — ввиду ограниченности средств каждого, рекомендуют возможную без скупости и обиды просящих заботу о более целесообразном раздаянии милостыни. Думается, что после всего сказанного о природе христианской милостыни ясно, что более отвечают чистоте понимания евангельского учения взгляды большинства великих учителей Церкви о долге христианина давать всякому просящему. Если мы обратим внимание на то, чем христианская милостыня по существу отличается от всякой другой, то с определенностью можем отметить это различие: христианское учение о милостыне имеет исходным началом сердце милующее, а не те или другие последствия от нее. Христианская милостыня, бесспорно, является долгом ввиду существования бедности и нужды. Горячие святоотеческие проповеди, бесспорно, были так горячи и настойчивы именно перед лицом жизненной неправды, стонов обиженных и обездоленных. Побуждая к милостыне, св. отцы всегда, конечно, имели в виду помощь неимущим. Но собственно этическая оценка милостыни всегда касалась не этой стороны, не результата, но самого процесса милостыни, внутренних настроений и переживаний благотворящего. Это и сообщает христианскому учению характер несравнимой высоты, характер абсолютности: воля Божия должна быть исполняема без всякой думы и заботы о том, что последует за таким ее выполнением. И по вопросу о том, кому должно давать милостыню, эта Божия воля выражена со всей определенностью: всякому просящему давай. Подобно милосердию Отца Небесного, христианская любовь принципиально не знает границ: она дает всякому просящему, отдает рубашку отнявшему верхнюю одежду, подставляет другую щеку ударившему в одну, благословляет проклинающих. Границей для милостыни может явиться только благо просящего: братская любовь не берет на себя право суда о его нужде, но не может отказаться от заботы о его спасении и дать ему то, что неизбежно должно принести не пользу, а вред; говоря проще, христианскому разуму предоставляется долг выбрать тот или иной вид милостыни, но не право отказа просящему.