Мы не находим в Ветхом Завете определенных указаний на то, чтобы бедность рассматривалась с этической точки зрения в качестве более удобного пути богоугождения, чем жизнь в достатке и согласно с заповедями закона. Однако и в период ветхозаветного домостроительства идея произвольной бедности рассматривается как нравственный подвиг. Вдохновенные образы пророков наглядно проповедовали народу, что ради служения Богу нужно иногда отрекаться от всего. И величайший из пророков Ветхого Завета — Предтеча Небесного Учителя — явился именно в таком образе совершенного небрежения о земном ради правды Божией.
Нетрудно нам сделать общие выводы из кратко изложенного ветхозаветного взгляда на богатство и бедность. И то, и другое рассматривается как состояние, имеющее лишь условное значение: первое — жизненного блага, а второе — такого же зла. И то, и другое были ничто в отношении безусловного блага — веры в Бога и страха Божия[253]; и определенно указывается, что в очах Божиих нет различия между богатым и бедным[254]. Скорее, напротив: суровые обличения богатых за притеснения бедных и постоянная речь о близости бедных к Иегове, что мы уже раскрыли достаточно подробно, дают косвенное основание думать, что и в древности были ясны соблазны богатства на пути истинно богоугодной жизни[255]. Поэтому нравственной нормой в отношении богатства поставляется внутренняя независимость от него: не желать богатства[256]; когда оно течет, не прилагать к нему сердца[257]; не надеяться на богатство[258] и не бояться потерять его[259].
Что касается, наконец, связанных с вопросом о богатстве и бедности грехов и добродетелей, то в ветхозаветном Откровении мы встречаем ясные суждения об этом: сребролюбие и корыстолюбие, как мы видели, равно как и скупость[260], всегда осуждаются. Обратно: щедрая благотворительность признается высокой добродетелью.
Изложение ветхозаветного учения о богатстве и бедности, несомненно, показало, что в основе этого учения лежит начало любви к ближнему. Этим только могут объясняться настойчивые указания на долг помогать нуждающимся и суровые обличения за скупость и желание увеличивать богатство, пользуясь нуждой ближних. Но как в вопросе об отношении к собственности вообще принцип любви не нашел в Ветхом Завете совершенного выражения, так точно не выразился он всецело и в оценке жизненных явлений, связанных с вопросом об отношении к богатству и бедности. Только в новозаветном Откровении Божием миру мы встречаем совершенное учение о любви, как едином верховном начале жизни, и в лучах этого новозаветного солнца нам представляются ясными все христианские отношения к миру и его благам. И прежде чем перейти к более подробному изложению новозаветного взгляда на богатство и бедность, мы должны определенно отграничить то решение вопроса, какое предлагалось в Ветхом Завете, от того, какое дано миру Христом Спасителем. Разница между этими решениями, конечно, очень существенная, соответственно различию основного начала нравственной жизни дохристианской и христианской. Как мы уже сказали, Евангелие вывело закон любви из ограничения его числом и местом и поставило перед верующими идеал бесконечного нравственного совершенствования в единении с Богом. Эта абсолютность христианской морали не могла не отразиться и на оценке частных явлений и отношений человеческой жизни, и теперь мы кратко отметим то существенное различие, какое выступает между ветхозаветной и новозаветной оценкой богатства и бедности.