"Завтра, в три часа, около Вестминстерского аббатства вам предъявят другую половину этой карточки". Я отправился на это странное свидание. На назначенном месте стояла карета. Я непринужденно держал в руке свой обрывок карточки; ко мне приблизился слуга и подмигнул, открывая мне дверцу кареты. В карете сидела дама в черном; шляпа ее была покрыта густой вуалью; она жестом пригласила меня сесть возле себя, показывая в то же время другую половину полученной мной карточки. Дверца закрылась, карета покатилась, и, когда дама подняла свой вуаль, я увидел, что имею дело с пожилой особой, с чрезвычайно живыми и странно пристальными глазами под серыми бровями. "Сэр, сказала мне она, с ясно выраженным английским акцентом, - я знаю, что закон секрета строго соблюдается адептами; приятельница г. Б*** Л***, видевшая вас, знает, что у вас просили опытов, и вы отказались удовлетворить это любопытство. Быть может, у вас нет необходимых предметов; я покажу вам полный магический кабинет; но прежде всего я требую от вас ненарушения секрета. Если вы не дадите мне этого обещания, - я прикажу проводить вас домой". Я дал требуемое от меня обещание, и верен ему, не называя ни имени, ни звания, ни местожительства этой дамы, которая, как я узнал позже, была посвященной, хотя и не первой, но все же очень высокой степени. Мы часто и долго разговаривали, и постоянно она настаивала на необходимости практики, чтобы дополнить посвящение. Она показала мне магическую коллекцию одеяний и инструментов; даже одолжила мне несколько редких, не доставшихся мне книг; короче говоря, она побудила меня попробовать произвести у нее опыт полного вызывания, к которому я приготовлялся в течение двадцати одного дня, добросовестно выполняя все обряды, указанные в 13-й главе Ритуала.
Все было закончено 24-го июля. Нужно было вызвать призрак божественного Аполлония и спросить его о двух секретах: одном, касавшемся лично меня, и другом, интересовавшем эту даму. Сначала она рассчитывала присутствовать при вызывании с благонадежным человеком; но в последний момент эта особа испугалась, и, так как тройное или единство безусловно необходимо при выполнении магических обрядов, - я остался один. Кабинет, приготовленный для вызывания, находился в небольшой башне; в нем были расположены четыре вогнутых зеркала, род алтаря, верхняя часть которого из белого мрамора была окружена цепью из намагниченного железа. На белом мраморе был выгравирован и вызолочен знак пентаграммы в том виде, как она изображена в начале 5-й главы этого сочинения; тот же знак был нарисован различными красками на белой и новой коже ягненка, распростертой перед алтарем. В центре мраморного стола стояла маленькая медная жаровня с углями из ольхи и лаврового дерева; другая жаровня была помещена передо мной на треножнике. Я был одет в белое платье, похожее на одеяние наших католических священников, по более просторное и длинное; на голове у меня был венок из листьев вербены, вплетенных в золотую цепь. В одной руке я держал новую шпагу, в другой - Ритуал, я зажег огни и начал, - сначала тихо, затем постепенно повышая голос, - произносить призывания Ритуала. Дым подымался, пламя сначала заставляло колебаться псе освещаемые им предметы, затем потухло. Белый дым медленно подымался над мраморным алтарем; мне казалось, что земля дрожит; шумело в ушах; сердце сильно билось. Я подкинул в жаровни несколько веток и ароматов, и, когда огонь разгорелся, я ясно увидел перед алтарем разлагавшуюся и исчезавшую фигуру человека. Я снова начал произносить вызывания и стал в круг, заранее начерченный мною между алтарем и треножником; мало помалу осветилось стоявшее передо мной, позади алтаря, зеркало, и в нем обрисовалась беловатая форма, постепенно увеличивавшаяся и, казалось, понемногу приближавшаяся.
Закрыв глаза, я трижды призвал Аполлония, - и, когда открыл их, - передо мной стоял человек, совершенно закутанный в нечто вроде савана, который показался мне скорее серым, чем белым; лицо его было худощаво, печально и безбородо, а это совершенно не соответствовало моему представлению об Аполлонии. Я испытал ощущение чрезвычайного холода и, когда открыл рот, чтобы обратиться с вопросом к призраку, - не был в состоянии произнести ни единого звука.
Тогда я положил руку на знак пентаграммы и направил на него острие шпаги, мысленно приказывая ему не пугать меня и повиноваться.
Тогда образ стал менее ясным и внезапно исчез. Я приказал ему вернуться; тогда я почувствовал около себя нечто вроде дуновения, и что-то коснулось моей руки, державшей шпагу; тотчас же онемела вся рука. Мне казалось, что шпага оскорбляет духа, и я воткнул ее в круг около меня. Тотчас же вновь появилась человеческая фигура; но я чувствовал такую слабость во всех членах, так быстро слабел, что вынужден был сделать два шага и сесть. Тотчас же я впал в глубокую дремоту, сопровождавшуюся видениями, о которых, когда я пришел в себя, у меня осталось только смутное воспоминание. В течение многих дней я чувствовал боль в руке, и она оставалась онемевшей. Видение не говорило со мной, но мне казалось, что вопросы, которые я хотел ему задать, сами собой были решены в моем духе. На вопрос дамы мой внутренний голос отвечал: "Умер" (дело шло о человеке, о котором она хотела иметь известие). Что касается меня самого, - и хотел знать, возможны ли прощение и сближение двух лиц, о которых я думал; и тоже внутреннее эхо безжалостно отвечало: "Умерли!"
Я рассказываю это происшествие именно так, как оно произошло. Этот опыт произвел на меня совершенно необъяснимое действие: я уже не был прежним человеком; что то из того мира вошло в меня; я не был ни весел, ни печален; я испытывал странное влечение к смерти, в то же время не испытывая ни малейшего желания прибегнуть к самоубийству. Я старательно анализировал испытываемые мной ощущения: и, несмотря на испытываемое мной нервное отвращение, я дважды повторил, - с короткими промежутками, - тот же опыт. Отчет о происшедших явлениях слишком мало отличался бы от только что рассказанного мною, - так что мне нечего добавить к этому, и без того слишком длинному, повествованию. Результатом этих двух последних вызываний было для меня откровение двух каббалистических секретов, которые если бы они были всем известны, могли бы в короткое время изменить основы и законы всего общества.