Для некоторого примера укажу на то, что понятия разделяются главным образом по их ясности, и именно на ясные и смутные, отчетливые и неотчетливые, адекватные и неадекватные. Здесь могут быть также упомянуты полные, переполненные и другие подобные излишности. Что касается упомянутого разделения на основании ясности, то легко обнаруживается, что эта точка зрения и относящиеся к ней различения взяты из определений психологических, а не логических. Так называемое ясное {30}понятие должно быть достаточно для того, чтобы отличать один предмет от другого; но такое понятие еще не должно быть называемо понятием, оно есть не что иное, как субъективное представление. То, что есть смутное понятие, должно оставаться основанным на себе, так как иначе оно было бы не смутным, а отчетливым понятием. Отчетливым понятием должно быть такое, признаки которого могут быть указаны. Таким образом оно есть собственно определенное понятие. Признак, если только усвоено то, что в нем правильно, есть не что иное, как определенность или простое содержание понятия, поскольку это содержание отличено от формы общности. Но ближайшим образом признаку не вполне свойственно это более точное определение, но он есть вообще некоторое определение, которым некто третий отмечает себе предмет или понятие; поэтому признаком может служить весьма случайное обстоятельство. Вообще он выражает собою не столько имманентность или существенность определения, сколько отношение последнего к внешнему рассудку. Но если последний есть действительно рассудок, то он имеет перед собою понятие и отмечает оное не чем иным, как тем, что есть в понятии. Если же признак должен быть отличен от понятия, то он есть некоторый значок или какое-либо иное определение, принадлежащее представлению вещи, а не ее понятию. А то, что есть неотчетливое понятие, может быть совсем обойдено, как излишнее.
Но адекватное понятие есть нечто высшее; в нем, собственно говоря, предносится соответствие понятия реальности, которое есть уже не понятие, как таковое, а идея.
Если бы признак отчетливого понятия должен был быть действительно определением понятия, то логике доставили бы затруднение простые понятия, которые согласно другому разделению противопоставляются сложным. Ибо если в простом понятии должен быть указан истинный, т.е. имманентный признак, то понятие нельзя считать простым; а поскольку такого признака нельзя указать, понятие не есть отчетливое. Тут является на помощь ясное понятие. Единство, реальность и т. под. определения должны быть простыми понятиями, правда, только потому, что логики не в состоянии найти их определения и потому должны довольствоваться тем, чтобы иметь о них ясное понятие, т.е. не иметь никакого. Для определения, т.е. для указания понятия, требуется вообще указание рода и видового отличия. Оно указывает, стало быть, на понятие, не как на нечто простое, а как на имеющее две подлежащие счету составные части. Но такое понятие не становится еще оттого чем-либо сложным. При простом понятии предносится отвлеченная простота, единство, не содержащее внутри себя различения и определенности, и потому не то единство, которое свойственно понятию. Поскольку предмет находится в представлении, особенно в памяти, или также поскольку он есть отвлеченное мысленное определение, он может быть совершенно прост. Даже сам по себе богатейший (по содержанию) предмет, напр., дух, природа, мир, также Бог, усвоенный без всякого понятия в простом представлении, выражаемом столь же простым словом – дух, при{31}рода, мир, Бог, – есть, конечно, нечто простое, на чем сознание может остановиться, не выделяя далее какого-либо особого определения или признака; но предметы сознания не должны оставаться такими простыми представлениями или отвлеченными мысленными определениями, но должны быть поняты, т.е. их простота должна быть определена вместе с их внутренним различением. Сложное же понятие есть не более, как деревянное железо. О сложном, правда, можно иметь некоторое понятие, но сложное понятие было бы нечто худшее, чем материализм, который признает сложное лишь субстанциею души, мышление же считает простым. Неразвитая рефлексия прежде всего впадает в сложность, как во вполне внешнее отношение, в худшую форму, в которой могут быть рассматриваемы вещи; даже низшие природы должны иметь некоторое внутреннее единство. А чтобы форма самого неистинного существования была перенесена на я, на понятие, – это более, чем можно бы было ожидать, это должно быть считаемо неприличием и варварством.