М. П. Редин и сам это отлично понимает, поскольку указывает, что «положительное понятие “преступление оконченное” (оставим на совести автора само представление об оконченном преступлении как положительном понятии. — А. К.) и отрицательное понятие “преступление неоконченное (приготовление к преступлению, покушение на преступление)” исчерпывают весь объем родового понятия “преступление”: любое преступление является либо оконченным, либо неоконченным (приготовлением к преступлению или покушением на преступление)»[32]. Из этого следует единственный вывод: и приготовление, и покушение в отдельности являются преступлением. Отсюда стадия, на которой деятельность прерывается (то ли создание условий, то ли исполнение преступления), не может не быть совершением преступления. Так ради чего запущена карусель с выделением совершения преступления за пределы подготовки преступления, с непризнанием последней совершением преступления?
Вместе с тем предложенное выделение подготовки за пределы совершения преступления создаст определенные преграды для формулирования самостоятельных видов преступления, составляющих именно данную стадию (например, ношение или хранение оружия, создание банды и т. д.), поскольку их нельзя признать преступлением в связи с непреступностью самой стадии, что едва ли окажется приемлемым на фоне постоянной борьбы государства с незаконным обращением с оружием и организованной преступностью.
Кроме того, едва ли следует признавать позитивным использование фразы «преступные намерения». Уголовное право не знает такой категории, как «намерение»; в нем есть место «вине», «мотиву», «цели», «субъективной стороне», но «намерение» там отсутствует. Положительным во всем этом является лишь то, что автор признал субъективную категорию как нечто предшествующее реальным действиям, однако и это позитивное он свел на нет, поскольку выбросил из структуры стадий все, что связано с возникновением и обнаружением умысла. В результате он оставил субъективную сторону в подвешенном состоянии, не определив ее место в динамике преступления, а именно это рассматривается стадиями совершения преступления, оставив субъективную сторону за пределами преступления. Из всего сказанного следует, что «новеллы», предложенные М. П. Рединым, не могут быть приняты, поскольку попытаться разрушить традиционное представление о стадиях можно, а вот создать отдельную новую теорию, которая бы заменила ее с новой стыковкой всех ее элементов нельзя, так как традиционная теория выверена в целом веками, суть стадий определена максимально точно — это стадии совершения преступления, это этапы развития преступления — предмета уголовного права, помимо которого в уголовном праве ничего нет в качестве криминально значимого поведения — во времени и пространстве.
Таким образом, следует признать, что однозначное понимание стадий совершения преступления, разделение стадий и неоконченной преступной деятельности — факт в теории уголовного права устоявшийся и едва ли может быть подвергнут сомнению. Однако если неоконченная преступная деятельность, ее отчетливо выраженное практическое значение постоянно исследуются в уголовном праве, то стадии остались в тени из–за их якобы незначительного практического влияния[33], хотя с ними, и только с ними связана неоконченная преступная деятельность со всеми сопутствующими институтами. И не только она, поскольку весь институт соучастия построен именно на разделении деятельности на двух стадиях — создания условий и исполнения преступления. Зависят от рассмотрения стадий и завершения преступления институты укрывательства и деятельного раскаяния и т. д. Поэтому говорить о незначительности стадий в уголовном праве едва ли следует.
32
Редин М. П. Осуществление преступного намерения и неоконченное преступление // Вестник. Саратовская государственная академия права. 1998. № 2. С. 38.