с) Опыт истории возникновения внутреннего убеждения в достоверности прошлого события
Для более полной характеристики уголовно-судебной достоверности, имеющей мерилом внутреннее убеждение судьи, попытаемся наметить некоторые моменты в процессе развития нашего убеждения в том, что какое-либо событие действительно имело место в прошлом. В процессе этом замечаются следующие моменты: мы прежде всего ставим вопрос об общей возможности исследуемого события, затем прибегаем к помощи аналогии, делаем наблюдение, строим гипотезу и проверяем принятую гипотезу добытыми фактами.
1. Возможность прошлого события. На степень доверия к доказательствам, восстановляющим прошлое событие, могущественное влияние оказывает наше мнение об общей возможности какого-либо события или отдельного факта. Чем возможнее, по нашим понятиям, данное явление, тем легче мы убеждаемся собранными доказательствами; чем больше противоречит оно нашему опыту, нашим понятиям о пределах возможного, тем больше мы будем требовать доказательств, тем труднее будет нам убедиться. Наконец, могут быть и такие случаи, когда самые сильные доказательства не уверят нас в том, что противоречит нашим понятиям и опыту. Такие случаи называются случаями прямого неверия (disbelief), вопреки силе представленных доказательств; другие случаи, где верится с трудом, требуют усиленного доказывания. Учение логики по затронутому вопросу сводится к следующим положениям. Есть факты, подкрепленные известным количеством доказательств, но вызывающие тем не менее наше неверие. По некоторым обстоятельствам, с которыми факты эти связаны, они признаются недостойными веры (incredible). Независимо от количества доказательств, представленных в пользу какого-нибудь факта, мы признаем его стоящим или нестоящим веры. При одинаковом количестве доказательств в одном случае мы верим, в другом не верим. Почему? Причина заключается в совместимости или несовместимости факта с установленной индукцией. Что дитя, рожденное от преступников, может сделаться впоследствии также преступником, этому мы верим, так как положение это опирается на прочно установленные психологические начала. Но что подобный ребенок сделается образцом добродетели, это положение требует больше доказательств, чем первый случай. В первом случае мы удовлетворяемся сравнительно небольшим количеством доказательств, во втором потребуем большого количества. Степень невозможности события зависит от тех начал, которым они противоречат. Если событие противно такой индукции, как законы причинности и тяготения, то оно не заслуживает никакой веры. Что гроб Магомета висел на воздухе без всякой поддержки, это может быть признано вполне невозможным, так как такое явление противоречило бы закону природы. Но если факт утверждаемый противоречит не точной индукции, а только приблизительному обобщению, то мы имеем случай, где дело идет о вероятностях. Что только вероятно или только приблизительно верно, допускает исключения: следовательно, противоречащее утверждение может заслуживать веры, если оно подтверждается большею вероятностью или обобщением, стоящим еще ближе к истине, чем то, с которым оно несогласно. Все сказанное применяется вполне к уголовному процессу. Если утверждаемое свидетелями событие противоречит прочно установленным индукциям, то оно не заслуживает никакого вероятия; если же оно прекословит только приблизительным обобщениям, то единственным последствием будет требование более убедительных доказательств, чем в том случае, когда событие не противоречит нашему опыту. Если вор по профессии будет обвиняться в краже, то мы удовлетворимся гораздо более слабыми доказательствами, чем в случае, где почтенный и состоятельный обыватель будет уличаем в краже платка из кармана соседа в театре. Чем больше жестокости, чем больше необычайных мотивов и действий представляет преступление, тем большей массы доказательств мы требуем. Мы считаем вообще тяжкое преступление более необычайным, чем легкое, и потому требуем более убедительных доказательств. Сюда примешивается, впрочем, и постороннее обстоятельство, влияющее на судью, тяжесть грозящего наказания. Во всяком случае правило формальной теории доказательств, "чем более тяжко обвинение, тем сильнее должны быть и доказательства", вовсе не такое нелогичное, как это утверждали критики этой теории. Правило это не столько установляет то, что, по логике, должно быть, сколько то, что в действительности есть, что вытекает из свойств процесса образования человеческого убеждения. Конечно, правило это, главным образом, имеет в виду тяжесть наказания и, следовательно, особую опасность судебной ошибки: но оно верно изображает и психологическое состояние судьи, требующего ввиду необычности преступления большей силы доказательств. Как бы то ни было, но мы можем выставить следующее правило: чем больше противоречит преступное событиe нашему житейскому опыту, нашим представлениям об обычном ходе вещей в мире нравственном, тем больше требуется доказательств для составления убеждения[12].
12
Бентам (Rationale of judicial evidence, v. III, p. 385, глава "Incredibility of atrocity"), рассматривая вопрос о том, насколько жестокость преступления может служить причиною признания события нестоющим веры, как будто не желает понять, в чем заключается причина недоверия к доказательствам, в тех случаях, когда мы встречаемся с крайне необычною противочеловеческою жестокостью. Никто нe утверждает, что крайняя жестокость должна быть причиною для признания события невозможным. Но каждый согласится, что крайняя необычайность преступления естественно возбуждает в нас желаниe иметь, по возможности, более убедительные и более сильные доказательства утверждаемого факта. Из заключительных слов Бентама, впрочем, видно только одно, именно, что он не желает, чтобы соображения о необычайности преступления подавали повод к созданию какого-нибудь стеснительного формального правила, о силе доказательств. "The essential practical consideration, the essential warning, is this: not to think of employing it, as the foundation for any inflexible rule, requiring, as necessary to conviction, this or that particular dose of evidence: such as the testimony of two witnesses, the confession of a defendant, or in a word, any other determinate mass of criminative evidence". В настоящее время, когда всеми признано, что формальные правила о силе доказательств нисколько не обеспечивают от ошибок, предостережения Бентама потеряли свое значение.