Возвратившись домой, мы выкладывали свои трофеи на большой мраморный стол, над которым висел портрет человека в зеленой мантии и черной епископской шапке, и приступали к разборке и сортировке добычи.
— Величайший, до сих пор недооцененный ум. — Аптекарь поднимал палец вверх, и я в который раз всматривался в тонкое сухое лицо человека с длинным носом, нервным ртом и умными жесткими глазами. — Гумбольдт! Он утверждал, что ни один ботаник вплоть до Конрада Геснера, Геспера и Чезальпини, включая Теофраста, не может сравниться с ним, не говоря о том, чтобы превзойти его.
Кто такие Теофраст, Геспер и прочие, я понятия не имел, да и про Гумбольдта, честно говоря, слышал мельком. Зато я быстро смекнул, что, когда Аптекарь садится на своего любимого конька, то бишь Альберта Великого, которого он величал не иначе как Albertus Magnus или Doctor Universalis, лучше было помалкивать и напускать на себя внимательно-заинтересованный вид. Даже название нашей аптеки, как выяснилось, было связано с этим человеком.
— Что такое плацебо? — Аптекарь задумчиво покрутил в руках маленькую колбу с изящным длинным горлышком. — Строго говоря, ничего. Пустышка. Насколько мне известно, впервые этот термин ввел Универсальный Доктор в своем труде De sensu et sensato, хотя многие, в том числе Нострадамус, Бэкон, Вико, упорно связывают его с Liber Fatis. Видишь ли, малыш, основой человеческого существования является вера. Кстати, неважно во что. Но одной веры недостаточно. Ее необходимо материализовать, и опять же не суть важно, в чем или в ком. Это может быть знамя, и тысячи людей, рискуя жизнью, бросятся за ним куда угодно, но стоит знамени пропасть из виду, они побегут врассыпную. Это может быть книга: не будь Торы, не было бы евреев. Это может быть крест, и во имя его люди будут совершать самые прекрасные и самые отвратительные поступки. Это может быть человек, и его прикосновение будет целебным: так излечивали золотуху короли Франции. И наконец, это может быть таблетка. Пустышка из абсолютно нейтрального материала. Назови ее слабительным, и человека пронесет. Назови рвотным, и человека вырвет. Назови средством от головной боли, и боль пройдет. Назови стимулятором, и у человека появятся силы, о которых он не подозревал. В зависимости от цели и психологии пациента мы можем сделать эту таблетку горькой или сладкой, голубой или розовой, написать на этикетке, что в ней содержится экстракт корня женьшеня или растертый окаменевший помет скальной голубки. Результат обеспечен. Да, нас лечат не столько лекарства, сколько вера в их действенность. Это мы наделяем материал целебной силой. Всё или почти всё на свете — плацебо: религии, флаги, ритуалы, святыни, искусство. Человек помогает себе сам. Делает себя сам. Сам вытягивает себя за волосы из болота. Но для того, чтобы он смог это сделать, ему необходимо плацебо.
Трактаты Альберта, толстенные, переплетенные в кожу книги, такие как Litellus de Alchimia, Meteorum, De Monte e Vita, De Anima и многие другие, стояли на полках в зале, где я впервые увидел Аптекаря.
Часто, желая подкрепить свою мысль авторитетом Универсального Доктора, он брал в руки очередной том, хотя на деле нужды в нем не было, ибо Аптекарь и без того все наизусть помнил. Любовно перелистывая свое сокровище — было видно, что само прикосновение к старинным страницам доставляет ему огромное наслаждение, — он декламировал:
— «…Но прежде я укажу тебе на всевозможные уклонения и ошибки и другие препятствия, об эти препятствия многие — даже почти все — спотыкаются.
Я видел немало таких, кои не доводили до конца, спотыкаясь на непонимании основных принципов.
Я видел и иных, хорошо начинавших, но склонных к выпивке и прочим глупостям. И они не доводили дело до конца».
Тут Аптекарь качал головой, отрывал глаза от текста и хмыкал:
— Пожалуй, здесь Доктор слишком суров. Конечно, пить как свинья предосудительно, но в меру — ты слышишь, малыш, в меру — одна только польза. А вот дальше, ах, умница, ты только послушай…
И он продолжал:
— «Мне попадались и такие люди, которые хорошо умели вываривать, перегонять и возгонять, но, — Аптекарь поднимал палец, — путь был длинным, и терпенья им не хватало. Были и такие, которые вполне владели истинным искусством и которые умело и терпеливо совершали разные операции, но теряли летучие начала при возгонке, потому что сосуды их были дырявыми…»
Он бросал на меня беспокойный взгляд.
— Ты ведь понимаешь, что дырявые сосуды — это метафора?
Я кивал, и успокоенный Аптекарь продолжал:
— «Бывали и такие, которые терпеливо продвигались вперед, но по пути их ждала неудача, потому что им не хватало приличествующей их занятию выдержки и твердости. Ибо, как сказал поэт, коль смертные страхи мерещатся вам в благородном труде, то и знания сущностей многих вещей не помогут. Вас ждет пустота в результате», — Аптекарь захлопывал книгу и устремлял на меня пристальный взгляд.