Клиент, явившийся в аптеку с рецептом, получал предписанное лекарство. Если же клиент спрашивал совета, то Вероника, Елена и Мария спешили ему на помощь, рекомендуя разнообразные альтернативы. Но если человек, отчаявшись в конвенциональных методах, искал помощи и спасения на иных стезях, появлялся Аптекарь и после долгих бесед назначал курс лечения в соответствии со своей методой. Порой он заставлял человека изучать китайский язык. В другом случае исцеление наступало после курса танго. Биржа, стихосложение, любительский театр, экстремальные виды спорта — вот далеко не полный список «процедур», находившихся в арсенале Аптекаря. Однако порой он прописывал больному то, что называл эрототерапией.
— Большинство болезней есть результат расстройства сексуальной сферы, — утверждал Аптекарь, сидя в компании кавалеров под чучелом крокодила, — ибо сексуальная потребность тесно связана с потребностью в общении, с потребностью в творчестве и даже в питании.
— А каким образом это связано с питанием? — поинтересовался Поляк. — В том смысле, что на голодный желудок не больно-то…
— Фи, — наморщил нос Эли. — Элементарная диалектика. Как сказано: «И очищу тебя». Извержение есть процесс, противоположный наполнению, причем доставляющий не меньшее наслаждение…
— Большее, — перебил Кукольник.
— Особенно когда совсем невтерпеж, — согласился Аптекарь и продолжил: — Человек есть попытка гармонии в мире, который выше его разумения, мире, сотканном из оппозиций: правое — левое, высокое — низкое, холодное — горячее…
— Зло — добро, красота — уродство… — Оскар сделал нетерпеливый жест.
— Вот именно, — кивнул Аптекарь, — а раз так, излечение начинается с преодоления этих оппозиций, на первый взгляд непримиримых, то есть создания ситуации, где правое неотличимо от левого, высокое является низким, где горячее и холодное, красота и уродство суть одно и то же, а зло и добро сплавляются в амальгаму. Нет в этом мире ничего полярнее мужчины и женщины. Поэтому акт соития есть священный акт, имеющий отношение не столько к инстинкту размножения, сколько к достижению заветной гармонии. Что такое мистерии и оргии Древнего мира как не попытка приобщения к космосу? «Тикун» — исправление? — Он бросил взгляд в сторону Эли. — Каббала до кабалы? А институт священной проституции?
Надо сказать, что Аптекарь с энтузиазмом и уважением относился к институту проституции, вызывая этим гнев и возмущение феминисток и либералов.
— Проститутка — не жертва общества, а сестра милосердия, — сказал он. — Это вообще наиболее честный вид общения между полами, в котором нет места ни разочарованиям, ни ревности, ни обманам.
— А все эти стоны? — усомнился Анри.
— Это не обман, — твердо произнес Аптекарь. — Это терапия. Театр. Нечто вроде органной музыки в церкви. Прерывистое дыхание, страстные стоны не мешают им постоянно наблюдать за клиентом, чутко прислушиваться к его реакциям, желаниям, возможностям. Они исполняют свою работу честно, зная, что потом будет перерыв, сигарета, чашка кофе и никакого алкоголя, это как у летчика перед полетом, спасателя перед операцией. Они редко получают сексуальное наслаждение, но получают удовлетворение от хорошо, профессионально исполненного долга. По невежеству своему, — продолжал Аптекарь, — мы ассоциируем публичный акт соития с язычеством. Меж тем он является воплощением наибольшей святости в религии, из которой произросли христианство и ислам. В отличие от язычников с их культом обнаженного тела, евреи были пуританами Древнего мира. В центре их Храма находилось помещение — Святая святых, куда вход был запрещен всем, кроме первосвященника, и то раз в году, в Судный день. Такой концентрации и мощи бушевала энергия в этом пространстве, что нередко сердце первосвященника не выдерживало напряжения, и он падал замертво. А чтобы в случае смертельного исхода можно было убрать тело, не оскверняя святости места, перед тем как первосвященник входил в Святая святых, к его ноге привязывали веревку, при помощи которой тело выволакивали наружу.
— Остроумное решение, — одобрил Эжен.
— Но что именно было в Святая святых? — продолжил Аптекарь.
— Ничего, — сказал Кукольник.
— Помнится, — откинулся на спинку стула Анри, — читал я у Апиона, будто была там ослиная голова.