Кахья молилась и предавалась размышлениям; видения, долетавшие из прошлого, скользили перед ее глазами. Но вот ее скрюченные пальцы, перебиравшие янтарные бусины, замедлили движение, шепот «Хвала Аллаху» умолк, голова склонилась на грудь, и из приоткрытого рта вырвалось мерное похрапывание.
Старая служанка не могла сказать, когда – через минуту или через час – она проснулась, потревоженная каким-то отдаленным шумом. Топот копыт, грохот колес по булыжной мостовой. Судя по всему, по улице во весь опор мчалась карета. Дом Синана был единственным в глухом переулке, кончавшемся тупиком. Если карета свернет за угол, значит это точно к ним. Кахья вздрогнула, почувствовав, как по спине у нее пробежали мурашки.
Бормоча молитву, отгоняющую злых духов, старуха поднялась с неожиданным для ее возраста проворством. Осторожно спустилась по лестнице, миновала темный коридор и вышла в сад. Этот чудесный благоуханный сад, разделенный на террасы и украшенный прудом, радовал взоры и души всех гостей Синана. Хозяин сам устроил его. Для того чтобы провести в дом воду, ему потребовалось особое разрешение султана. Синан получил это разрешение, вызвав у своих врагов очередной приступ зависти и злобы. Сейчас водяное колесо мерно кружилось, спокойное бульканье воды навевало умиротворение и безмятежность – чувства, столь редкие в этом мире.
Серебряный серп луны скрылся за тучей, и на несколько мгновений земля и небо слились в непроницаемом сером сумраке. На террасе справа раскинулась небольшая рощица, а внизу – бостан, где росли целебные травы и овощи. Но служанка пошла по другой тропе, ведущей во внутренний двор. Там находился колодец, в котором вода оставалась ледяной даже в самые жаркие летние месяцы. В дальнем углу располагались нужники, в сторону которых старуха бросила опасливый взгляд. По ночам джинны справляют там свои свадьбы, а всякого, кто дерзнет потревожить их покой, ожидают неисчислимые бедствия и несчастья, причем проклятие падет не только на его голову, но и на головы всех его потомков до седьмого колена. Так что после наступления сумерек кахья обходила нужник стороной. Впрочем, пользоваться ночным горшком ей тоже не нравилось, поэтому вечерами бедняжка отказывалась от еды и питья, дабы держать свое тело в узде.
Наконец она подошла к воротам, ведущим на улицу. Старая служанка твердо знала, от кого в этой жизни можно ожидать всяческих неприятностей: от мужчины, продавшего душу шайтану, от женщины, гордящейся своей красотой, от вестника, который прибывает посреди ночи.
Карета остановилась за оградой. Лошадь фыркнула. Раздались тяжелые шаги. Старуха уловила запах пота, не то лошадиного, не то человеческого. Кем бы ни был незваный гость, кахья вовсе не спешила выяснить, какая неотложная надобность привела его в дом хозяина. Прежде она должна была семь раз прочитать суру аль-Фалак (Рассвет): «Прибегаю к защите господа Рассвета, от зла того, что Он сотворил, от зла мрака, когда он наступает, от зла колдуний, дующих на узлы, от зла завистника, когда он завидует».
Все то время, пока кахья читала суру, гонец тихонько стучал в ворота. Вежливый, но настойчивый, отметила про себя старуха. Оставаясь безответным, стук набирал силу и вскоре перерос в оглушительный грохот. Разбуженные слуги, на ходу набрасывая одежду, выбегали в сад со светильниками в руках. Понимая, что медлить более нельзя, кахья пробормотала: «Аллах великодушный и милостивый» – и отодвинула засов.
В это мгновение месяц выскользнул из-за тучи, давая старой служанке возможность разглядеть незнакомца. Низкорослый, широкоплечий, приземистый. Судя по разрезу глаз, татарин. На плече висит кожаная фляга. В осанке чувствуется надменность. Мужчина нахмурился, явно раздраженный тем, что на него уставилось столько глаз.
– Меня прислали из дворца, – произнес он чрезмерно громким голосом.
Слова эти были встречены настороженным враждебным молчанием.
– Я должен поговорить с вашим хозяином, – изрек посланник и, решительно расправив плечи, уже вознамерился было войти во двор.
Но кахья остановила его предостерегающим жестом: