Куда девался человек? Тот, что возвышался над другими, подобными себе, только потому, что платье его было скроено из другого сукна? Тот, которого звон монет превращал в божество? Тот, который благодаря ширине своих плеч, мощи своих мышц и горделивой осанке слыл великаном среди людей? Разве он не так же страдает и мается из-за крошечной блохи? Какая жалкая плоть скрывается под всеми этими изысканно расшитыми покровами культуры!
Маркар дрых, храпел и видел сны. Только в страдании люди едины. В радости же они порознь. Простой добрый человек довольствуется любой крышей, лишь бы не протекала, любой постелью, лишь бы согревала. Для него хлеб есть хлеб, а вода – благодать. Он живет самыми безыскусными вещами. Его дети не хватают звезд с неба, но они и не душегубы. Его жена не ангел, но и не потаскушка. Мир добр. Время не загоняет его до умопомрачения. Жизнь приятна. Бог ласков.
А вот злобная душа, будь она высокого происхождения или низкого, бедная ли, богатая, вечно всем недовольна и ничем ей не угодишь, хоть вывернись наизнанку. Подай такому человеку гроздь самого роскошного пурпурного винограда, что растет на холмах, и он прорычит, что ты всучил ему кислятину. Посади его во дворец, он станет скулить, что ты притащил его в хлев. В теплый сияющий солнечный день он будет требовать дождя. В дождь он скиснет и примется хныкать и жаловаться, что промок до нитки. Дашь ему одну монету – мало. Дашь ему тысячу – он потребует две. Сделай его королем – он все равно останется таким же суетливым и мелочным. Скажи ему: «Ты – Бог», – так и тогда он заноет, что ему этого мало, мало, мало. А все от того, что в груди у него бьется недоброе сердце. Кровь в жилах – мутная. И сам он весь до мозга костей прогнил. Его зрение отравлено ядами – в цветке он видит уродство. Его ноздри протухли: цветочный аромат для него – зловоние. Слух расстроен – птичье пение он принимает за досадный, назойливый шум. Руки – поросли бородавками, а он считает, что это у всех остальных они покрыты болячками да язвами. Сам – жадина и жмот, он обвиняет в скаредности своих друзей. Лживым своим языком он клеймит всякую правду кривдой.
Оборванный, нечесаный и пьяный бедняк Маркар спал здоровым глубоким сном султана, сотрясая окрестности мощным храпом, каким храпят судьи на своих скамьях. И сны его были прозрачнее снов Пророка: ему снился Бог. И хоть от него несло перегаром, дух его был чист и светел. Маркар – прямой потомок древнего рода пьяниц, выпивох и петухов, поэтов, певцов и плясунов. По отцовской линии, как и по материнской, его род был в изобилии представлен беспросветными пьянчугами и искусными рассказчиками. С появлением на свет Маркара в нем все эти качества, всегда присущие его семейству, слились в единое могучее целое. Так что, выпивши, этот молодой человек становился поэтом, а трезвый – превращался в пьяницу, или наоборот, если хотите.
Всего месяц назад, в седьмой день августа, Маркар отметил свой девятнадцатый день рождения. Напившись до красноречия, налив глаза для храбрости, он слонялся по горам и долам и, спотыкаясь о пороги крестьянских домов, упрашивал и умолял их обитателей жить счастливо во имя Сурб Карапета, горного святого, покровителя бедных и униженных. В день своих именин Макар пел так прекрасно, что птицы, сотворенные для пения, возревновали к нему и улетели, посрамленные, прочь. Он горланил так громогласно, что на много миль вокруг львам стало стыдно за себя. Его смех был так звонок и раскатист, что хохочущие гиены пришли в отчаяние и горько заплакали. Он дурачился и резвился так непринужденно и раскованно, что горные козы приняли его за самого сильного среди себе подобных, признали своим вожаком, устроили вокруг него шумную возню и поскакали за ним вприпрыжку, оглашая округу счастливым блеяньем.
Короче, в тот день Маркар был здорово навеселе. Его душа витала в поднебесье, а плоть стала тверже древесины самых больших деревьев. Но то была ложная сила вина, и вскоре он рухнул наземь и погрузился в бездонную пучину сна. Спустя много часов, ближе к ночи, тринадцатилетний брат Маркара Кероп обнаружил его скрюченного, с жалкой улыбкой на устах, по-прежнему спящего. После долгой тряски и множества оплеух мальчику наконец удалось разбудить брата. Бедный Маркар внезапно вскочил на ноги и заорал:
– Кто это бьет меня по щекам? Кто посмел ударить Маркара?
Мальчик, жалея брата, сказал:
– Маркар, я пришел забрать тебя домой.
– А, это же Кероп, – пробормотал Маркар себе под нос. Ему стало стыдно и мерзко. И все же он принял руку помощи от ребенка, и они зашагали вместе. Сон протрезвил его, и он преисполнился горького раскаяния.
– Кероп, – сказал Маркар поникшим голосом, – если я еще раз напьюсь, пусть Господь утопит меня в грязи. Пусть я провалюсь сквозь землю и никогда не увижу белого света. А-ах, моя голова, моя голова-а! Ноги ватные… Какой же я слабовольный, до чего ж не тверда моя вера!
Старая песня. Мальчику, знакомому с фамильной червоточинкой, показалось, что Маркар говорит все это, лишь бы отмазаться.
– Угу, – отозвался он. – Да, да, конечно, безусловно, больше никогда. Ни капли, братец Маркар. Ведь ты обещаешь, правда?
– Обещаю ли я?! – вторил Маркар, даже остановившись для придания весомости своим словам. – Да, да, да, Кероп! У меня голова как каменная, и в ней так и отдает эхо боли. Обещаю, обещаю.
Он сжал руку мальчика, и они заковыляли вниз к подножию холма.
«Чтоб я сдох, – думал Маркар, – этот мальчик учит мужчину быть мужчиной».
И вот опять пьяный Маркар спал, и ему снилось, что он видит сон без конца и края, а тем временем цирюльник Мустафа терпеливо сидел в ожидании клиента, чтобы побрить очередную бороду, постричь кого-нибудь или вырвать гнилой зуб.
1933