Так было с папой и не может повториться вновь.
Пока у меня есть возможность, я должна помнить.
Я должна стать сильнее.
Я должна отомстить.
Но нынешняя я была ни на что не способна. Свернувшись на постели калачиком, прикусывала костяшки пальцев, чтобы не закричать. Нельзя шуметь, нельзя плакать, нельзя выпускать отчаяние на волю. Теперь я даже себе полностью не принадлежала.
Как же невообразимо просто восхищаться смелостью героев в книгах, и как сложно быть храброй самой.
Здесь его звали странным именем, чужим. Какое-то время он и не думал на него откликаться. Дишкари — колючее и шипящее, как все здесь. Потом остальные рабы ему разъяснили, что так называют пустынных демонов, путешествующих вместе с ветром — необузданных созданий, которых практически невозможно поймать, но, если у отважного путника получится, дишкари обязательно выполнит заветное желание взамен на свободу.
Парень усмехнулся и ответил, вспомнив восточную мифологию: “Джинн, значит?”
Прозвище прижилось.
И вот он уже кто угодно, только не Димка.
Димка остался лишь в голове, и Джинн решил, что пусть так и будет. Настоящее имя теперь стало для него чем-то вроде драгоценности. Сашка всегда произносила его мягко, и парню не хотелось портить воспоминания чужими голосами, которые попытались бы его так назвать.
Правила он тоже усвоил быстро, хотя, если говорить по правде, то нечего там было усваивать. “Ты — вещь” — два слова которые должен был понять каждый, кому “посчастливилось” попасть в рабство.
Имран Гафур, державший в пухлых лапах свой зверинец, при встрече с новым товаром даже задвинул речь, в которой милостиво просветил Джинна, что тому перепала не худшая доля, а его заведение, самое что ни на есть элитное. И если он добьется успеха в боях, то сможет найти себе покровителя. Перспектива куда лучше, чем гнить в зловонных камерах, а потом выходить на песок, чтобы пролить кровь на потеху толпе. Не важно чью — свою или чужую, до конца жизни, снова и снова, за корку хлеба.
Подумать только! Элитное рабство!
За непокорность, проявленную при появлении в этой дыре, Джинн расплатился сломанными ребрами, а потом до него внезапно дошло, что так будет повторяться до бесконечности, потому что кости срослись уже на следующее утро. Мелкие раны и вовсе заживали почти на глазах.
Он вспомнил, что до того, как попал сюда его тоже избили.
“А ты — ценный товар” — слова Гафура обрели смысл.
Джинн не хотел быть товаром.
Не мог побороть в себе отвращение, когда другие, выскребая из мисок водянистую кашу, которую давали рабам обед, рассуждали, что неплохо было бы завести себе хозяина.
Мол, будь они приставлены к какому-нибудь знатному хрычу, который непременно поставит на их шкуру своё клеймо, каша стала бы слаще, а мир проще. Никто даже думать не смел о бунте, рабская татуировка не позволяла и руку поднять на своего господина. Зато какие привлекательные перспективы она открывала! Самые умелые, самые кровожадные могли стать телохранителями, наемниками, преданными псами, а у такой службы были свои плюсы.
— Слыхал? Уж если хозяин расщедрится, даст тебе бабу, Крест, — Джинн краем уха уловил разговор двух бойцов, сидящих за соседним столом, — ты бабы теперь отродясь не мял.
Здоровенный бугай с налысо обритой головой и бычьей шеей, по которой струился липкий пот, стекая прямо за шиворот его кожаного жилета, подначивал более хилого соседа.
— Кончай байки травить. Какой господин свою наложницу нам отдаст?
— Наложницу, — передразнил лысый, — сколько раз тебе по башке сегодня дали, что она у тебя варить перестала? Думаешь у богатеев рабынь мало? Молоденьких, сладеньких дворняжек, я бы такую…
Мужик встал со скамьи, уперся грязными руками в край столешницы, и закатив глаза, ритмично толкнулся бедрами вперед.
— Размечтался. Тебе не даст даже одноглазая и хромая, на рожу свою глянь… — Хилый начал зубоскалить в ответ.
— А кто её спрашива…
Договорить бугай не успел, сзади на него налетели. Грузное тело, оглушенное ударом в темя, завалилось вперед, окунувшись мордой прямо в чашку с недоеденной кашей.
— Жри, урод, жри! Иначе я тебе её вместе с ложкой в задницу засуну и твоего мнения не спрошу! Жри, сука, нравится?! — Джинн сам не понял, как оказался рядом с ними, а в слушающую секунду уже макал голову бугая в тарелку. И не мог остановиться…