— Ничуть не хуже других прихожан. Викарий и лекарь должны действовать рука об руку. Порой, когда бессильна медицина, на помощь приходит молитва. Мы с доктором Винчем не раз встречались у постели больных.
— Он производит впечатление весьма сведущего человека.
— Доктор Винч — один из лучших лекарей во всем графстве.
— И все же, когда потребовалась помощь, он кинулся к матушке Пигбоун.
— Так поступают многие, — вздохнув, признал викарий. — Не стану спорить, у матушки Пигбоун определенно есть дар врачевания, только уж слишком от него попахивает колдовством. Впрочем, мою точку зрения разделяют далеко не все. Если даже всеми уважаемый доктор считает отвары этой женщины полезными, это лучшая рекомендация ей.
Они подошли к лошади Николаса.
— Прежде чем вы отправитесь в путь, — сказал викарий. — могу ли я в свою очередь спросить у вас совета?
— Разумеется.
— Я хотел поговорить о споре, который вы услышали в церкви. — Димент смущенно опустил взгляд. — Дело вот в чем. Реджинальд Орр наступил мне на больную мозоль. Сэр Майкл не просто пригласил меня на спектакль, он, в некотором роде, настоял на моем присутствии. Будучи капелланом сэра Майкла, я вряд ли могу ему отказать, и вместе с тем, будучи викарием церкви Святого Христофора, мне довольно сложно принять подобное приглашение. Да и прихожане отнесутся к моему поступку с недопониманием.
— Так зачем же им говорить, что вы были на спектакле?
— Но некоторые из них будут на представлении.
— Так вот вы сами и выразите им свое удивление и недопонимание, — подмигнул Николас. — Как они могут осуждать вас за то, что совершают сами? Когда нам вас ждать?
— В этом-то и беда, — вздохнул Димент. — В воскресенье.
— Ага. Теперь я понимаю, что вас смущает.
— Как поступают труппы в Лондоне? Что они делают в день, уготованный нам Господом для отдыха?
— По-разному. «Уэстфилдские комедианты» по воскресеньям обычно не выступают — мы вынуждены подчинятся городским законам, — но наши соперники в Шордиче и Бэнксайде нередко дают представления и в воскресные дни. Они говорят, что, раз людям нельзя работать, значит, их надо развлекать.
— Но развлекая их, вы трудитесь сами, мистер Брейсвелл.
— Никто из актеров не стал бы это отрицать, — вздохнул суфлер.
— Так что же мне делать? — Димент почти заламывал руки. — Остаться в церкви, рискуя оскорбить сэра Майкла, или пойти на спектакль, рискуя навлечь на себя осуждение паствы?
— Почему бы нам не оказать друг другу услугу? — улыбнулся Николас.
— Какую же?
— Что бы там ни говорил мистер Орр, но мы, актеры, отнюдь не безродные язычники. Мы с мистером Фаэторном и всей труппой придем к вам на заутреню. Мы же как-никак христиане. А потом, — Николас отвязал лошадь, — вы нам отплатите той же монетой.
— В ваших словах есть своя логика, — задумчиво произнес преподобный Димент. — Однако боюсь, что эта логика будет непонятна Реджинальду Орру.
— А разве его звали в Сильвемер?
— Вы правы, мистер Брейсвелл, — расплылся в улыбке викарий. — К тому же у меня есть законное основание наведаться в усадьбу — мне нужно отслужить в часовне. Кто посмеет меня упрекнуть, если я задержусь, чтобы ненадолго заглянуть в Главный зал?
Поблагодарив викария, Николас вскочил на коня и пустил его быстрой рысью. Суфлер скакал по тропинке, которая вела к лесу. Взгляд Брейсвелла был устремлен вперед, поэтому он не заметил высокого человека, который вышел из-за дерева, после того как он проехал мимо.
Реджинальда Орра колотило от злобы.
Эгидиус Пай появился в Сильвемере столь неожиданно, что Фаэторн уставился на него, как на призрак. Памятуя о том, сколько бед и несчастий навлекла его пьеса, Фаэторн перво-наперво хотел убежать и скрыться подальше от ее автора, однако Эгидиус Пай выглядел столь кротким и виноватым, что Лоуренс взял себя в руки. Эдмунд Худ представил адвоката труппе и предложил актерам доказать автору, что они достойны его творения. Комедианты сосредоточились и, вопреки тому что репетиция все утро шла из рук вон плохо, сотворили маленькое чудо. Они не только с блеском отыграли одну из самых сложных сцен, но и сохранили набранный темп до самого конца третьего действия. Барнаби Джилл, мрачно наблюдавший за репетицией через окно, был настолько потрясен, что наконец сдался и присоединился к остальным, завершив сцену танцем, из-за которого и вышел спор.
Пай пришел в дикий восторг и хлопал, пока не отбил ладоши. Когда труппа направилась на кухню обедать, в ушах актеров все еще стояли восхищенные комплименты сочинителя. В Главном зале наедине с адвокатом остались Фаэторн и Худ.