— Он попросил меня прийти, чтобы прочесть ему письмо, — сказал Тодд.
— Да, мы знаем, — Риклер наклонился вперед, уперев локти в колени, галстук свесился на пол, как отвес, — Израильтян очень интересует это письмо. Дуссандер был крупной рыбой, но он — не последний, так говорит Сэм Вайскопф, и я с ним согласен. Они считают, что Дуссандер мог знать и о других. Многие из них еще живы, и живут себе где-нибудь в Южной Америке, но не исключено, что они могут быть и в других странах… включая Соединенные Штаты. Вы знаете, они схватили человека, бывшего унтеркомманданте из Бухенвальда, в вестибюле отеля в Тель-Авиве.
— Неужели? — удивилась Моника.
— Да, — кивнул Риклер. — Два года назад. Так вот, дело в том, что израильтяне считают, что письмо, которое Тодд читал Дуссандеру, могло быть от кого-то из таких же рыбок. Может, они и правы, а может, и нет. В любом случае они хотят знать точно.
Тодд, который возвращался в дом Дуссандера и сжег письмо, сказал:
— Лейтенант Риклер, я буду рад помочь вам или этому Вайскопфу, но письмо было по-немецки. Его было очень тяжело читать. Я чувствовал себя идиотом. Мистер Денкер… Дуссандер… волновался все больше и просил меня читать по буквам слова, которые он не мог понять из-за моего, сами понимаете, какого произношения. Но мне кажется, он все понимал. Помню, он засмеялся и сказал: «Да, да, вот так и надо». А потом сказал что-то по-немецки. Это было за пару минут до сердечного приступа. Что-то вроде «Думкоп». По-моему, это по-немецки «дурак».
Он неуверенно смотрел на Риклера, радуясь в душе этой лжи. Риклер кивал:
— Да, мы понимаем, что письмо было по-немецки. Доктор в приемном покое слышал твой рассказ и подтвердил его. Но само письмо,Тодд… Ты помнишь, что случилось с ним?
Вот оно, —подумал Тодд, — Теперь пропал.
— По-моему, оно лежало на столе, — сказал Дик. — Я брал его взглянуть. На почтовой бумаге, но я не помню, на каком оно было языке.
— Тогда оно должно быть там, — сказал Риклер. — Вот этого мы не можем понять.
— Его нет? — спросил Дик. — То есть его там не было?
— Не было и нет.
— Может, кто-нибудь взломал дверь? — предположила Моника.
— Взламывать не было необходимости, — сказал Риклер. — В суматохе, когда его увозили, дверь забыли запереть, Сам Дуссандер, по-видимому, и не думал о том, чтобы попросить кого-нибудь запереть дом, Когда он умер, его ключ так и оставался у него в брюках. Дом не был заперт со времени приезда скорой помощи и до тех пор, пока мы не опечатали его сегодня ночью в 2.30.
— Да, непонятно.
— Нет, — сказал Тодд. — Я вижу, к чему клонит лейтенант Риклер. — Он и вправду хорошо это видел. Только слепой не увидел бы, — Почему вор не взял ничего кроме письма? Да еще написанного по-немецки. Это не вяжется. У мистера Денкера, в общем, нечего красть, но вломившийся вор смог бы найти что-нибудь получше.
— Ты правильно понял, — сказал Риклер. — Здорово.
— Тодд когда-то хотел быть детективом, когда вырастет, — сказала Моника и слегка взлохматила его волосы. С тех пор, как он вырос, ему не нравилось, когда она так делает, но сейчас он не возражал. Боже, какой он ужасно бледный! А сейчас, по-моему, он больше склонен к истории.
— История — хорошее занятие, — одобрил Риклер, — Можно быть историком-следователем. Ты читал когда-нибудь Джозефину Тей?
— Нет, сэр.
— Не важно. Жаль, что у моих ребят все стремления заканчиваются желанием увидеть, как «Ангелы» выиграют в этом году кубок.
Тодд смущенно улыбнулся и промолчал.
Риклер снова стал серьезным:
— Как бы там ни было, я расскажу вам нашу версию. Мы считаем, что кто-то, может даже из Санто-Донато, знал, кто был Дуссандер.
— Неужели?
— Да. Кто-то знал правду. Может, еще один скрывающийся нацист. Я понимаю, что это похоже на книжки Роберта Ладлама, но кто может поручиться, что в том тихом предместье скрывался только один нацист? И когда Дуссандера увезли в больницу, мы полагаем, этот мистер Икс проник в дом и забрал изобличающее письмо. И сейчас его пепел уже плывет где-то в канализации.
— Это тоже мало вероятно, — сказал Тодд.
— Почему, Тодд?
— Ну, если бы у мистера Денк… у Дуссандера был приятель из лагеря или просто старый нацистский приятель, зачем бы он звонил мне и просил прийти и прочесть ему это письмо? Если бы вы только слышали, как он поправлял меня и все такое… По крайней мере, этот приятель-нацист, о котором вы говорите, умел бы читать по-немецки.
— Резонно. Если только этот другой не прикован к инвалидной коляске и не слепой. Мы же не знаем. Это может быть и сам Борман, он даже не посмел бы выходить и показывать лицо.
— Слепому и инвалиду не очень-то легко красть письма, — сказал Тодд. Риклер опять посмотрел с восхищением:
— Правильно. Но слепой может украсть письмо, даже если не сможет прочесть. Или нанять кого-нибудь.
Тодд обдумал это и снова кивнул, но одновременно пожал плечами, чтобы показать, что идея все-таки притянута за уши. Риклер пошел гораздо дальше Роберта Ладлама прямо в объятия Сакса Ромера. Но притянута она за уши или нет, какая, собственно, разница? Важно лишь то, что этот Риклер что-то вынюхивает, и этот жидок Вайскопф тоже. Черт бы побрал это дурацкое письмо. Если бы тогда у него было время подготовиться, а не выдумывать экспромтом что попало! И вдруг он вспомнил о своем винчестере, заряженном и лежащем на полке в прохладном темном гараже. Он отогнал эту мысль, и его ладони стали влажными.
— Ты знал кого-нибудь из друзей Дуссандера? — спросил Риклер.
— Друзей? Нет. К нему одно время приходила женщина убирать дом, но потом она переехала, а другую он искать не стал. Летом он нанимал мальчика подстригать газон, но, по-моему, в этом году и этого не делал. Трава здорово отросла, правда?
— Да, мы спрашивали у многих, скорее всего, он никого не нанимал. Ему кто-нибудь звонил?
— Конечно, — небрежно сказал Тодд. Это был лучик света, может быть даже путь к отступлению, казавшийся более-менее безопасным. Телефон Дуссандера на самом деле звонил раз пять, не больше, за все время их с Тоддом знакомства: торговцы, агенты организаторов опросов общественного мнения, спрашивающие о сухих завтраках, и просто случайные звонки. Телефон нужен был ему только на случай болезни… так и случилось в конце концов, гори он синим пламенем в аду. — Ему звонили раз, а тои два в неделю.
— И он отвечал по-немецки? — быстро спросил Риклер. Похоже, он заинтересовался.
— Нет, — ответил Тодд, вдруг насторожившись. Ему не понравился интерес Риклера, что-то в нем было не так, Тодд почувствовал опасность. Он был в этом уверен, и ему пришлось изо всех сил держать себя в руках, чтобы не покрыться потом. — Он вообще много не говорил. Помню пару раз он сказал что-то типа: «Сейчас здесь мальчик, который мне читает. Я перезвоню тебе позже».
— Я уверен, что это он! — воскликнул Риклер, потирая руками колени. — Ставлю жалование за две недели, что это он! — Он захлопнул блокнот (в котором, как Тодд успел заметить, он не писал, а рисовал каракули) и встал. — Я хочу поблагодарить вас всех за то, что уделили мне время. Особенно тебя, Тодд. Конечно, что для тебя это большой удар, но скоро все кончится. Мы собираемся сегодня днем перевернуть его дом вверх дном от подвала до чердака, а потом поставить обратно. Уже вызвали специалистов. Найдем и следы телефонных собеседников Дуссандера.
— Я надеюсь, — сказал Тодд.
Риклер пожал всем руки и ушел. Дик спросил Тодда, не хочет ли он перед обедом поиграть во дворе в бадминтон. Тодд ответил, что не хочет ни бадминтона, ни обеда и ушел в свою комнату, опустив голову и ссутулившись. Родители обменялись сочувствующими, встревоженными взглядами. Тодд лег на кровать и стал глядеть на потолок и вспоминать о своем винчестере. Он так ясно представлял его. Представил, как засунет его голубоватый стальной ствол прямо в ее скользкое еврейское причинное место — это то, что ей надо — член, который всегда стоит. Ну как, тебе нравится, Бетти?Представил, как спрашивает ее. Скажи, когда хватит, ладно?Он представил, как она вскрикивает. И наконец, ужасная тупая улыбка появилась на его лице. Конечно, ты только скажи мне, сучка… ладно? Ладно? Ладно?..