Как первая любовь.
Да, он хорошо запомнил тот день. Запомнил все, связанное с ним: пожелтевший настенный календарь за давнишний год на черной стене, масляное пятно на бетонном полу, оранжевую веревку, перетягивающую связки журналов. Помнил, как сильно начинала болеть голова, когда он думал об этой невероятной цифре:
6 000 000.
Он запомнил свою мысль: «Я хочу знать обо всем, что происходило в тех местах. Все. И хочу знать, где больше правды — в статьях или рекламных объявлениях, помещенных рядом».
Он вспомнил миссис Кролик Андерсон, когда, наконец, запихнул коробки обратно под лестницу, и подумал: «Она была права. Я нашел свой главный интерес».
Дуссандер долго глядел на Тодда. Потом прошел через гостиную и тяжело опустился в кресло-качалку. Снова посмотрел на Тодда, не в силах понять чуть мечтательное, чуть ностальгическое выражение на лице мальчика.
— Да. Я заинтересовался этим после журналов, но мне показалось, что многое из того, что написано, — чушь собачья. Поэтому пошел в библиотеку и узнал гораздо больше. Кое-что было даже покруче. Сначала противная библиотекарша не давала мне посмотреть, потому что это во взрослом отделе, но я сказал ей, что мне нужно для школы. Если для школы — тогда можно. Хотя она все равно позвонила отцу. — Тодд презрительно поднял глаза вверх. — Она думала, что отец не знает, чем я занимаюсь, понимаете?
— А он знал?
— Конечно. Мой отец считает, что дети должны узнавать о жизни все и как можно раньше — и плохое, и хорошее. Тогда они к этому будут готовы. Он говорит, что жизнь — это тигр, которого надо ухватить за хвост, и если не будешь знать его повадки, он тебя загрызет.
— Да-а-а, — протянул Дуссандер.
— И мама так считает.
— Да-а.
Дуссандер, похоже, был настолько изумлен, что плохо понимал, что происходит.
— Во всяком случае, — сказал Тодд, — в библиотеке оказалось много нужной информации. Наверное, сотни книг, где написано о нацистских концлагерях, хранятся в библиотеке Санто-Донато. Оказывается, многие читают об этом. В этих книгах не так много фотографий, как в журналах Фокси, но подробности просто потрясают. Стулья с гвоздями, торчащими из сидений, специальные щипцы для вырывания золотых зубов, отравляющий газ, выпускаемый из душевых распылителей. — Тодд покачал головой. — Вы здорово перегнули палку тогда, знаете? В самом деле.
— Перегнули, — тяжело вздохнул Дуссандер.
— Я провел исследовательскую работу, и знаете, что мне поставили? Пять с плюсом. Конечно, мне надо быть осторожным. Приходится все писать определенным образом. Приходится быть осторожным.
— Определенным образом? — спросил Дуссандер.
Он взял еще одну сигарету дрожащей рукой.
— Да, все эти библиотечные книги, они как-то по-особому написаны. Как будто тех, кто их писал, тошнило от того, о чем они писали. — Тодд напряженно сдвигал брови, старательно подбирая слова. Задачу усложняло то, что в его лексиконе не было слова «тон» применительно к литературе. — Они все пишут так, будто не спали ночами из-за этого. И о том, как должны следить, чтобы ничего подобного не повторилось. Я написал свой реферат так же, и, думаю, учитель поставил мне «пять» только за то, что, когда я читал первоисточники, меня не вырвало. — Тодд победно улыбнулся.
Дуссандер глубоко затянулся сигаретой без фильтра. Окурок слегка дрожал. Выпуская дым через ноздри, он закашлялся по-стариковски, мокрым, глухим кашлем.
— Мне с трудом верится, что мы разговариваем наяву, — сказал он. Потом наклонился вперед и пристально посмотрел на Тодда. — Парень, а ты знаешь такое слово «экзистенциализм»?
Тодд пропустил вопрос мимо ушей.
— А вы встречали хоть раз Эльзу Кох?
— Эльзу Кох? — переспросил Дуссандер и еле слышно ответил. — Да, мы встречались.
— Она была красивая? — нетерпеливо спросил Тодд — Я имею в виду… — его руки нарисовали в воздухе песочные часы.
— Неужели ты не видел ее фотографии? — спросил Дуссандер. — Такой энтузиаст, и не видел?
— Кто это — «энтузиаст»?
— Энтузиаст, — объяснил Дуссандер, — тот, кто увлекается, кто… подражает чему-то.
— Да? Круто, — Улыбка Тодда, недоумевающая и слабая, снова засияла торжествующе. — Конечно, я видел ее фото. Но вы же знаете, какие фото в этих книгах, — сказал он так, словно Дуссандер все их читал. — Черно-белые, нерезкие — так, просто снимки. Никто из этих ребят не знал, кого они фотографируют, как бы это… историю. А она правда была пышной?