Выбрать главу

— Она была толстая и коренастая, с плохой кожей, — коротко ответил Дуссандер и потушил свою недокуренную до половины сигарету об одноразовую тарелочку «Тейбл Ток», полную окурков.

— Вот ужас! — лицо Тодда потухло.

— Просто удача, — задумчиво произнес Дуссандер, глядя на Тодда. — Значит, ты увидел мою фотографию в военно-приключенческом журнале, а потом оказался рядом на автобусной остановке. Черт! — Он стукнул кулаком по подлокотнику, но не сильно.

— Не только, мистер Дуссандер. Все было гораздо сложнее. Гораздо, — честно добавил Тодд, с полупоклоном наклонившись вперед.

— В самом деле? — лохматые брови старика изогнулись, выражая вежливое недоверие.

— Конечно. Я имею в виду, что все фото в моем блокноте с вырезками были тридцатилетней давности, как минимум. Считая от 1974.

— Ты собирал вырезки?

— Да, сэр. У меня очень хороший блокнот — сотни фотографий. Когда-нибудь я вам покажу. Вы обалдеете. — На лице Дуссандера появилась гримаса отвращения, но он промолчал.

— Первые пару раз, когда видел вас, я совсем не был уверен. А потом вы садились как-то в автобус, когда шел дождь, и на вас был такой черный блестящий плащ…

— Так… — выдохнул Дуссандер.

— Да, а в одном из журналов в гараже Фокси было ваше фото примерно в таком же плаще. А еще в одной библиотечной книге было ваше фото в шинели СС. И когда я увидел вас в тот день, то сказал себе: «Точно. Это Курт Дуссандер». И я стал вас сопровождать.

— Ты стал делать что?

— Сопровождать, ну… следить за вами. Я мечтаю стать частным детективом, как Сэм Спейд из книжки или Мэннокс из телесериала. Я был очень осторожен. Не хотел, чтобы вы что-то заметили. Хотите взглянуть на снимки?

Тодд достал из заднего кармана сложенный вдвое желтый конверт. От тепла клапан приклеился. Он аккуратно его отклеил. Глаза сверкали, как у мальчишки, думающем о своем дне рождения, или о Рождестве, или о петардах и ракетах, которые он будет запускать в День независимости четвертого июля.

— Ты меня фотографировал?

— Еще бы! У меня есть маленький аппарат. Кодак. Тонкий и плоский, и помещается на ладони. Если отвинтить ремешок, то можно снимать объекты просто держа камеру в руке и раздвигая пальцы, чтобы не закрывать объектив. Потом нажимаешь кнопку большим пальцем. — Тодд скромно захихикал. — Пока я отвинчивал ремешок, столько наделал кадров со своими пальцами. Держал его вот так. И считаю, что можно сделать, что угодно, если постараться. Это затасканная фраза, но это правда.

Курт Дуссандер стал бледнеть прямо на глазах.

— Ты печатал снимки в агентстве, да, мальчик?

— Чего? — Тодд поглядел возмущенно и испуганно, потом с подозрением. — Нет, конечно, что я, дурак, что ли? У моего отца есть фотолаборатория. Я сам проявляю и печатаю снимки с девяти лет.

Дуссандер ничего не сказал, но у него слегка отлегло от сердца, и лицо снова стало приобретать живые краски.

Тодд протянул ему несколько блестящих снимков, неровные края которых выдавали их домашнее происхождение. Дуссандер просмотрел их в печальном молчании. Вот он сидит у окна в автобусе в центре города, спина прямая, со свежим номером газеты Джеймса Миченера «Сентенниал» в руках. Вот он на автобусной остановке на Девон-авеню с зонтом под мышкой, гордо подняв голову и напоминая Шарля де Голля в лучшие его годы. А здесь он стоит в очереди под навесом театра «Мажестик», прямой и молчаливый, сильно выделяющийся своей выправкой и ростом среди вальяжных подростков и бесцветных домохозяек в бигудях. Наконец, вот заглядывает в свой собственный почтовый ящик.

— Я боялся, что здесь меня засечете, — сказал Тодд, — это было очень рискованно. Я стоял напротив. Как жаль, что у меня не было «Минолты» с телеобъективом. Когда-нибудь… — сожалел он.

— У тебя, конечно же, была заготовлена история, на всякий случай.

— Я собирался спросить, не видели ли вы моей собаки. Так вот, когда я проявил пленку, то сравнил снимки вот с этим.

Он протянул Дуссандеру три ксерокопии фотографий. Дуссандер их видел раньше, и не раз. На первой он в своем кабинете в Патине; ее так отретушировали, что ничего не было видно, кроме него и нацистского флага на древке у стола. Вторая фотография была сделана в день его поступления на службу. На последней он пожимал руку Генриху Глюку, который подчинялся только самому Гиммлеру.