Замерзшие пальцы долго не могли вставить ключ в замочную скважину, высечь огонь.
Уже разглядывая корешки выстроившихся на полке томов, я испугался: а вдруг нужной хроники нет на месте? Вдруг ее забрал Торгрим или другой служитель ратуши? Вдруг из нее исчезли все нужные мне страницы? Вдруг она просто пригрезилась мне?
Но вот он, вот серый переплет с темными разводами.
Осторожно придерживая лампу, чтобы, не допусти Драконы, не уронить, не пролить горящее масло на хронику, я торопливо перелистывал страницы, разыскивая записи, которые прочел в прошлый раз, но не задумался над ними.
В ту зиму, когда Орм Бъольд ушел из Гехта, тоже было много смертей. Необычных, потому что иначе зачем было бы упоминать о них в летописи, хватило бы записей в обычной городской книге. Потому что хронист неизменно писал «погиб», а не «умер», и указывал возраст ушедших в лед – детей и стариков среди них не было.
Ни один убийца не может прожить больше семидесяти лет и продолжать свои злодеяния. Человек не может. А если? Вдруг Хельга права? Нет, она ошибается! Она должна ошибаться! Пожалуйста, пусть сестра ошиблась!
Если я узнаю, что происходило в Гехте в двенадцатый год правления короля Альбериха Непоседливого, то, возможно, пойму, что творится сейчас.
Вытащив из-за пазухи хрустального дракончика, я согрел чернильницу в ладонях. Имена погибших в год ухода Орма Бъольта переписывал торопливо, не заботясь о ровности строчек и красоте почерка. Тонкие кусочки коры серого дерева так и норовили выскользнуть из-под неловко прижимающей их руки.
Ни одного знакомого имени. Все жившие в одно время с этими людьми сами уже ушли в лед, но есть Флоранса и старый Пер. Они могут помнить.
Неизвестно, где нынче ночует рыжая ведьма, но Пер должен быть на своей башне.
Круглая луна насмешливо таращится в окно. Говорят, в такие ночи нечисть особо лютует… Ратушу и Часовую башню разделяет площадь. Пустая, чистая, только посередине сидит, сгорбившись на низком пьедестале, темная фигура горгульи. Открытое пространство не так опасно. Если не останавливаться, не мешкать, перебегу площадь быстро.
Я почти натолкнулся на них, но вовремя заметил и отступил. Четыре кожекрыла неторопливо ковыляли через площадь, помогая себе чуть расставленными крыльями, наклоняясь, подтягивали зубами что-то большое, белое, и в движениях их была странная осознанная слаженность. Если бы кожекрылы не были тварями бессловесными и неразумными, я бы решил, что они исполняют некий торжественный и печальный ритуал.
Не сказать чтобы я испугался, но встреча была не из лучших. Сами кожекрылы на людей не нападают. Но если зверя обидеть или напугать, он может укусить или ударить широким, плотным, словно попона кхарна, крылом с острым когтем на конце.
Увидеть кожекрыла на улице не самое сложное дело. Стоит выглянуть ночью в окно, и на глаза точно попадется крупный, с собаку, крылан. Они с удовольствием поедают отбросы, собирают мусор и тянут к себе на чердаки, для строительства гнезд. Благодаря кожекрылам улицы Гехта чисты.
Но чтобы четыре летуна сразу…
Забыв о хлыне и опасностях ночного города, о неотложном деле, выгнавшем меня из дому, я завороженно следил за черными крыланами.
А они все так же неторопливо приблизились к скульптуре горгульи. Два из них единым легким движением то ли вскочили, то ли взлетели на постамент. Оставшиеся внизу подали им добычу. Добычу? Помогая себе зубами и крыльями, ночные летуны укладывали у ног каменной горгульи еще одного кожекрыла. Белого или совершенно седого. Мертвого. Даже про себя я не мог назвать его дохлым.
Закончив… жертвоприношение?.. похороны?.. кожекрылы разом поднялись в воздух. Я не видел, куда они полетели, я не мог оторвать глаз от белого неподвижного тела и печально склонившейся над ним каменной горгульи.
Ночь не время для людей. Ночью у города другие хозяева.
Горестный прощальный крик вывел меня из оцепенения. Надо скорее бежать к башне или возвращаться в ратушу.
Обледенелые каменные плиты, которыми вымощена площадь, скользят под сапогами. Надо смотреть под ноги, но я, словно волк, воющий на луну, запрокидываю голову к небу. Часовая башня качнулась навстречу.
Черный силуэт человека в развевающемся плаще зашатался на краю и обреченно сорвался вниз. И сразу же наискось, наперехват ринулась другая тень – большая, крылатая. Схватив падающего, она скрылась за углом башни.
Подниматься на Часовую башню бегом может только умалишенный. Еще большее безумие – бежать, зная, что там я, безоружный, наверняка встречу убийцу, только что столкнувшего старого Пера.
Зачем? Поздно, слишком поздно. Уже ничего нельзя изменить и исправить. Уже не спросить о том, что творилось в Гехте семьдесят лет назад, не узнать, что произошло сейчас на вершине башни под бледной луной в серо-синем не людском мире ночи.
Но я бегу вверх, спотыкаясь о ступени и захлебываясь собственным дыханием.
Я чуть не сломал пальцы, когда толкал вверх крышку люка.
У самого края площадки стоит человек. Медленно оборачивается. Луна освещает лицо старого Пера.
– Ларс? – растерянно говорит звонарь. – Ларс, я уронил свой плащ…
Я вылез из люка. Напоследок больно приложился о край коленом, но это мелочи… Пер стоял у края площадки рядом с каменной неподвижной горгульей. Кроме нас на башне не было никого. У ног звонаря темной грудой лежал плащ.
– Пер, кто здесь был?
– Я не знаю. Я никогда прежде не слышал его. Он поднялся. Стоял там, где сейчас ты. Молчал. Потом ушел. Я не знаю. Разве ты не встретил его на лестнице или возле двери?
Не встретил. Я топал по ступеням, как стадо кхарнов. Неизвестный мог услышать и скрыться в комнате Пера. А потом спуститься по лестнице. Или же подняться…
Надо закрыть люк. И сидеть на продуваемой всеми ветрами площадке до рассвета, медленно превращаясь в два куска мороженого мяса! От белой росомахи бесполезно прятаться на скалах.
Я подошел к краю площадки. Опершись об ограждение, взглянул на город. Показалось – или в просвете между домами, окружающими площадь, действительно скрылся человек?
– Пер, ступай к колоколу. Если снова появится кто-то, кого ты не знаешь, бей тревогу.
– Зачем? – Пер повернул ко мне недоумевающее слепое лицо. – Ведь этот человек ушел.
– Пер, ты слушал город? Как всегда стоял на парапете?
– Да. Ночью город другой, совсем другой. Я поскользнулся и уронил плащ. Ларс, будь добр, если ты найдешь его внизу, принеси мне.
Я поднял плащ, лежащий возле горгульи, и подал его звонарю.
– Спасибо, Ларс. Только не надо было так торопиться, по этой лестнице нехорошо бегать. Отдал бы позже. Я не мерзну, просто привык к старому плащу, мне уютно в нем…
Он говорил еще, много и обстоятельно, как говорят старые люди, а я все смотрел на его плащ, к которому прилипли белые, не коснувшиеся городской грязи снежинки с верхней площадки башни. Старый Пер слеп, он почувствовал, как плащ соскользнул с его плеч, но не понял, куда тот упал. Ему показалось – вниз с башни…
Но мне – тоже показалось? Померещился отчаянный взмах рук сорвавшегося с башни человека и крылатая тень, подхватившая его? Один из кожекрылов, принесших на площадь мертвого собрата, спас Пера? Звонарь, всю жизнь просидевший на вершине башни с каменными горгульями, сумел подружиться с ними и оживить? Он не заметил своего падения-полета? А может… с башни падал не Пер?
Кто и зачем поднимался этой ночью на Часовую башню?
Крышка люка отлетела так, будто ее толкнул снизу не человек, а сказочный стурм. Да и пальцы, ухватившие меня за шиворот, тоже могли принадлежать только каменному великану.
– Ларс!!!
Да уберегут меня Драконы от гнева родной сестры.