Листок выпал из рук и валялся на полу. Я смог дотянуться до него, но окоченевшие пальцы не слушались. Ох, наконец-то удалось ухватить! Сейчас перечитаю еще раз, только согрею руки. Вот стекло фонаря, теплое. Боясь снова уронить добычу, я сунул записку за обшлаг. Что-то надетое на палец зацепилось и сползло. Нитяное колечко Флорансы. Немного лишнего времени…
Шелест чешуи по полу. Гигантский змей приполз ко мне. У змея две головы, они разговаривают друг с другом.
– Он еще не понял, что умирает.
– Жалко. Такой молодой.
– Люди вообще живут мало.
– Ему сейчас больно, страшно?
– Нет. Он уже не чувствует ничего этого.
– Можем ли мы что-нибудь сделать?
– Ты же знаешь, нам нельзя. Если только…
Если свернуться калачиком, становится уже не так холодно.
– Ларс! Открой глаза! Ну же…
Сквозь толщу стылого льда вижу лицо Хельги. А за ним белое небо Фимбульветер.
Вот тут у меня всегда сбой. Ничего, казалось бы, сложного – быстро пробежать по соседним ладам, но ведь обязательно запутаюсь, если не в пальцах, так в струнах.
Лежащий у ног Вестри поднял голову и заколотил хвостом, приветствуя Оле и Хельгу.
Они вошли радостные, румяные, не сняв припорошенных снегом плащей. Ой, будет им от Гудрун за то, что наследили.
– Ларс, смотри!
Оле приподнимает руку Хельги и гордо показывает мне. На пальце сестры поблескивают все три кольца Хустри.
– Муж капитан стражи и жена главный прознатчик, – весело говорит Сван. – Представляешь, какие у нас будут дети.
Мордочка Вестри похожа на подгоревший пряник, который пытался отскоблить нерадивый повар, – черные и коричневые пятна вперемешку. Чуть наклонив голову, он с надеждой заглядывает мне в лицо. Эй, хозяин, все хорошо?
Хельга говорит, что именно Вестри нашел меня в подвале заброшенного дома. Снег засыпал все следы, но наш пес оказался хорошей ищейкой.
Хельга и Оле появились очень вовремя. Доктор Трюг утверждает, что за то время, что я провел в холодном подвале, точно должен был замерзнуть или простудиться насмерть. Еще немного, и меня пришлось бы укладывать не под одеяло, а под могильную плиту. А так, воля Драконов, «удачно» отделался воспалением легких.
Я пролежал в бреду две недели. В беспамятстве часто видел Флорансу, с человеческим лицом и руками, но с длинным чешуйчатым змеиным телом. Она расстегивала мне рубашку, клала пальцы на грудь, острые прозрачные когти пронзали плоть и скоблили легкие. Было больно, но жестокий кашель на время пропадал, становилось легче дышать. Доктор Трюг исчезал и появлялся то с одной, то с другой стороны. Печальная Хельга поила меня какой-то горькой гадостью, я отбивался, а потом хватал сестру за руку, спрашивая, почему она не носит колец Хустри и не рада браку с Оле. Сам Сван истуканом сидел в обнимку с Вестри и тоже не выглядел счастливым. Мелькала заплаканная Гудрун, все время хотелось сказать ей, чтобы не ревела. Иногда я видел Торгрима. Он сидел в кабинете в заброшенном доме и записывал то, что диктовал ему человек в старомодном коричневом камзоле. Лица говорящего не было видно, но я точно знал, что это Орм Бъольт. Я подбирал с пола исчерканный черными строчками лист, пытался прочесть, что на нем написано, но буквы превращались в маленьких крылатых дракончиков, разбегались, играя, прятались друг за друга. Все видения были зыбкими, колеблющимися, будто я смотрел на них сквозь марево над костром.
А потом Вестри начал вылизывать мне лицо, и я очнулся.
Можно подумать, что со времен сотворения мира не было более радостного события. Хельга повернулась от стола, увидела, что я открыл глаза, и, уронив мокрую тряпицу, кинулась обнимать и целовать любимого брата. Снизу на шум примчалась перепуганная Гудрун. Уразумев, что младший Къоль не умер, а совсем наоборот, шикнула на сестру, чтоб унялась и не придушила ненароком хворого, и тут же разревелась в голос. Вестри возбужденно лаял. Для полного безумия не хватало только Оле и Торгрима.
Но постепенно страсти улеглись. Вестри влез на постель и улегся в ногах, всем видом показывая, что он-то уж точно проследит за благополучием хозяина. Гудрун и Хельга поправляли подушки, одеяло и заботливо спрашивали, чего бы мне хотелось. Ягодного взвара. Чтобы вы все были рядом. А больше всего – вытащить из-за обшлага камзола записку, найденную в заброшенном доме хрониста, ушедшего из города семьдесят лет назад. Внимательно взглянуть на нее и наконец понять, привиделось мне на пороге смертельного сна или действительно запись о родичах Оле сделана рукой Торгрима Тильда.
Капитан Сван с отрядом отправился на Южный тракт, где объявилась очередная разбойничья шайка. Торгрим, следуя долгу хрониста, увязался за стражей. Хельга вдруг вспомнила, что главный прознатчик должен не гоняться за преступниками по сугробам, а ждать в городе, пока арестованных лиходеев представят пред ее грозные очи. Могла бы и поехать, доктор Трюг говорит, что дела мои идут лучше, чем можно было ожидать. Я уже могу сидеть в постели, опираясь на подушки. Но Хельга и Гудрун, препираясь, тем самым защищают меня от излишней опеки одной или другой. Да и вообще…
Хельга в домашнем платье сидит в кресле у окна. Задумчиво чертит пальцем по запотевшему стеклу. Раскоряченные придорожные елки встают в строй одна за другой. Если я спрошу сестру, о чем она сейчас думает, она ответит прямо и честно. Мысли ее наверняка заняты какой-нибудь праздной ерундой. И уж точно Хельга не позволяет себе думать о том, что и без нее на тракте справятся, но если бы не болезнь младшего брата…
Хельга задумчиво проводит между елок прямую линию. Это похоже на дорогу, идущую сквозь лес. А еще – на поднявшего крылья дракона. Хесса Къоль, только ли из-за меня остались вы в городе?
– Хельга… А дай мне мой камзол.
Сестра поднимается с кресла и, сунув руку под подушку, подает сложенную записку из дома Орма Бъольта.
– Ларс! Если уж хочешь копать прошлое, хотя бы предупреждай, куда идешь и что задумал.
– Хельга… Ты… читала?
– Не стыдно такое про сестру думать? Чужие письма читать нельзя. Когда ты бредил, то постоянно просил дать тебе эту записку. А насчет содержания… Если горе или радость когда-нибудь захватят меня настолько, что я перестану замечать очевидные вещи, я пулей вылечу с поста главного прознатчика, да и вообще из Палаты Истины, и, не снижая скорости, устремлюсь в Къольхейм, до скончания дней сидеть на шее у родителей и братьев, ибо ни хозяйки, ни вообще чего-либо путного из такой растыки не получится. У тебя нет приятелей, которые могли бы запиской приглашать совершить какую-нибудь шалость. Если мой брат поразит сердце некой красавицы, будь уверен, я узнаю об этом даже раньше тебя. Колечки Флорансы не в счет. Она дарила такие мне, Оле, всем, кто когда-либо делал ей добро. Жаль, что ее плетенки рвутся, стоит попасть в сколько-нибудь серьезную передрягу…
– И всякий раз у вас оказывалось несколько лишних минут? Как раз достаточно, чтобы спастись? Успеть оглянуться, увернуться, спрятаться, дождаться подмоги?
– Ларс, хотя бы ты избавь меня от сказок о подаренном времени! Кстати, почему ты решил замерзнуть в подвале? Там ведь была лесенка наверх, к открытому люку.
– Лесенка! Мне же ноги прижало, не выбраться было! Балка на камни упала, иначе бы все.
Хельга странно посмотрела на меня.
– Ларс, когда мы нашли тебя, ты был без сознания, но свободен. В углу действительно лежал здоровенный брус. Оле хотел подтащить его под люк и встать, как на ступеньку – лесенка сперва показалась Свану слишком хлипкой. Но даже вдвоем мы не смогли поднять фунсову балку.
– Не веришь мне?
– Верю. Слишком много странного происходит сейчас в городе, брат, чтобы позволить себе во что-то не верить. Ларс, зачем ты ходил в заброшенный дом?