Откуда-то донесся странный шум — то ли громовый взрыв хохота, то ли оглушительный рев медной трубы, и толпа танцоров расступилась, открывая перед Рэндалом ярко освещенный проход в склоне горы. Свет манил мальчика, и он шагнул внутрь.
Шагнул — и снова очутился на улицах Тарнсберга. Но город изменился — теперь уже Мэдок не назвал бы его самым лучшим и светлым в стране. На улицах не было видно ни души, пустая булыжная мостовая тонула под грудами мусора.
Из темного переулка под ноги Рэндалу вывалился целый ворох грязного хлама. Он отшатнулся от вонючей груды, затем опять шагнул вперед. Среди рвани и сора его глаза различили книгу. Тяжелый том из школьной библиотеки валялся поверх кучи гниющих объедков; позолоченные страницы и разноцветные чернила блистали среди смрада и разложения, будто драгоценные камни.
«Ей здесь не место, — в ужасе подумал Рэндал и подхватил книгу. — Надо вернуть ее в Школу».
Но Школа оказалась такой же покинутой и разоренной, как и весь город. Библиотека, в которой он дважды стоял перед лицом экзаменаторов, опустела, на полу лежал слой пыли, в воздухе повис нездоровый запах плесени. Рэндал подошел к ближайшей полке, заставленной грязными потрепанными томами, и хотел было поставить на нее найденную книгу.
Но книга вывалилась на пол. Рэндал поднял ее, сдул пыль и поставил обратно, но она опять упала.
Рэндал в третий раз водрузил книгу на место, и она рухнула в третий раз, при падении раскрывшись. Зашелестели страницы.
Рэндал поднял книгу и увидел, что страницы исписаны незнакомым почерком. Он присмотрелся, но прочитать ничего не смог — язык тоже оказался незнакомым. Это была не речь Брисландии, не Древнее Наречие, вообще ни один из тех языков, о которых было известно Рэндалу. Он с трудом вчитывался в странные слоги, мысленно сопоставляя их с языками, слышанными в Школе, но не мог уловить ни одного намека. Этот диалект не походил ни на грубоватый родной язык Краннаха, ни на протяжную южную речь Лиз, ни на певучий северный говор мастера Мэдока.
Как Рэндал ни старался, он не мог понять смысла слов, и ему стало грустно. А вдруг книга содержит важные знания, рассказывает о магических тайнах, которых ему никогда не постичь, как ни пытайся? Толстый том в кожаном переплете внезапно стал тяжелым, таким тяжелым, что мальчик не удержался на ногах и опустился на колени, прямо на пыльный дощатый пол заброшенной библиотеки.
Он хотел выпустить книгу из рук, но не мог. Она делалась все тяжелее и тяжелее, вот уже под ним затрещали прогнившие доски… Наконец пол не выдержал, проломился, и под громкий треск дерева Рэндал полетел вниз…
И проснулся.
Он по-прежнему лежал на узкой кровати на чердаке над плотницкой мастерской. В комнате никого не было, и некому было разбудить его, вывести из призрачного забытья. Видимо, ночью он метался в бреду: одеяло обвилось вокруг его разгоряченного тела, кожа стала влажной от пота. Сквозь слуховое окошко пробивались первые лучи утренней зари.
Рэндал чувствовал себя усталым и разбитым, все тело болело. За несколько ночных часов он словно постарел на много лет. Собравшись с силами, мальчик с трудом выпутался из сбившихся простыней и встал с кровати. Холодный утренний воздух обжег разогретую кожу, Рэндал поежился.
Он подошел к столу, умылся водой из кувшина, смыл с тела липкий пот. Потом оделся, накинул поверх платья черную накидку ученика-волшебника.
Собравшись, он тихонько спустился по лестнице и вышел на опустевшую улицу.
Глава 9
Кровь волшебника
Ранним утром на улицах Тарнсберга было тихо, горожане еще спали. Но даже при этом в городе не чувствовалось того запустения, которое поразило Рэндала во сне.
Из бесчисленных кирпичных труб на крышах домов поднимались клубы дыма. Рэндал шел по кварталу пекарей и поваров, и ноздри ему щекотал запах свежевыпеченного хлеба. То тут, то там со стуком начали распахиваться деревянные ставни на окнах, и из домов вырывались на улицу сонные голоса пробудившихся горожан. Где-то неподалеку, на соседней улице, погонщик гнал на базар стадо коров, и тяжелая повозка, запряженная волами, с грохотом катилась по выщербленной булыжной мостовой.
Рэндал оглядывал улицы, будто видел их впервые. «Теперь я понимаю, почему Мэдок назвал этот город красивым, — думал он. — Дело не в домах, не в горах, не в океане… дело в том, что все здесь — живое».