— Я нам похлебку сварю, — заботливо откликнулся Джанно. — В погребе полно еды.
— Тебе бы еще полежать! Кровать широкая, я к стенке придвинусь, поместимся. Только заклинаю тебя всеми святыми, не трогай меня! Иначе сильно разозлюсь! — Михаэлис закатил глаза, судорожно занявшись поиском невидимого чего-то на потолке, потом сорвался и исчез в комнате Джанно, только кровать скрипнула, принимая его вес.
Комментарий к Глава 6. На следующий день
[1] совершенные, над которыми проводился специальный обряд (катары)
[2] по представлению катаров, тело человека создавалось не Богом, а дьяволом, поэтому, когда совершенная душа отлетала, тело можно было выбрасывать хоть на помойку
[3] окситанский или провансальский язык
[4] мосарабы, исповедующее христианство и этнически отличающееся население, живущее на подконтрольных арабам территориях
========== Глава 7. Возвращение в Агд ==========
Терпкое вино согревало, слегка пощипывая язык и горло, вливаясь внутрь и растекаясь мягкой волной по членам. Джанно сидел, укутавшись в теплый плащ из овечьей шерсти, в фамильном кресле Буассе. Он наконец понял всю прелесть этого кресла, которое так привлекало нежданных гостей: оно было создано, чтобы равномерным покачиванием вперед и назад успокаивать, отрешать от суетных мыслей, одаривая спокойным сном.
Но желанные грезы так и не приходили, наоборот, раненый бок тупо побаливал, а в памяти всплывали страшные картины: занесенного над головой ножа, чужих ногтей, царапающих пол, ошмётков живой плоти, вываливающихся в лужу крови, и еще сочащихся кровью букв, слагающих слово «еретик». Были и другие, из сна про демона. Просто разум, защищаясь, обратил пытки, которым его подвергли инквизиторы, в более понятную форму — страдания грешника в Аду. И единственном светлым пятном в этом пугающем черном вихре, которым представлялась вся прошлая жизнь, были эти четыре месяца, проведенные в Совьяне до встречи с Жаком Тренкавелем. И это время уже никогда не удастся вернуть назад. Можно, конечно, остаться, никто не гонит, но каждый вздох теперь будет омрачаться воспоминаниями прошлых двух дней и страхом, что неизвестный убийца вновь явит свой дьявольский лик и уже не промахнётся.
Будущее, связанное с Михаэлисом, пугало не меньше. Оно значило подчинение и утрату права выбирать. Хотя выбор уже давно был сделан, но Джанно не мог окончательно понять, какую цену придется заплатить за то, чтобы получить защиту и измениться: из наёмного работника в деревне стать полноправным горожанином. Статус «civitas», в отличие от «habitant», давал принадлежность к большой семье, общине, голос на совете или в ремесленном братстве, возможность получить выборную должность, построить дом. Конечно, речь о «civitas» пока не шла, да и Михаэлис сам нездешний, но его влияние на жизнь города огромно, как и у Обертана Николя. И эти двое согласны ему, безродному, помочь.
«А я еще размышляю, stupido! Ох, забыл, что собирался коровник утеплить». Он нервно рассмеялся, но по щеке скатилась слеза, потом еще одна. Он прикусил палец, чтобы болью вернуть себя в сознание, не понимая, что происходит. Просто хотелось плакать, и он дал себе волю, позволив слезам смыть всё то, что не мог высказать.
Михаэлис проснулся поздно ночью, вышел во двор до ближайшего куста, разбудил Джанно, прикорнувшего на стуле возле очага, молча съел приготовленную похлёбку, еле разлепляя веки, и опять исчез в темноте комнаты, завалившись спать.
— Он у нас лучший лекарь! С Господом на «ты» разговаривает, и епископ его любит, — саркастически произнес Джанно, обращаясь к ночным мотылькам, облепившим лампу. — Он сильный. Всем склониться и изобразить почитание. Ну, что? Опять я дурак, — на этот раз он ухватил взглядом убывающий серп луны и допил вино из кружки. — И не достоин пыль с его башмаков слизывать? — он в отчаянии опустил голову на стол и опять разрыдался.
— Эк тебя отпустило! Наконец-то! — услышал он знакомый голос позади себя. — А я-то думаю, когда же?
— Что отпустило? — Джанно вздрогнул всем телом от такого неожиданного вторжения, но, охваченный стыдом, боялся поднять голову и повернуться, показать свои покрасневшие глаза. Весь хмель сразу из головы выветрился.
— Ты же не солдат, чтобы спокойно смотреть на смертоубийство, когда на тебя еще с ножом лезут! — Михаэлис положил руки на спинку стула и с силой развернул к себе лицом вместе со стулом. — Запомни: то, что произошло, уже в прошлом. И больше не повторится. То, что ты плачешь, это хорошо. Вот если бы ты мне сейчас глупо улыбался, то я бы решил, что ты сошел с ума. Или сидел бы без движения, тоже плохо… Ну, теперь подними свои прекрасные глаза и посмотри на меня.
Джанно поднял голову и с надеждой поглядел на Михаэлиса. Тот дунул ему в лицо, осушая слезы, а потом заговорщицки склонился и прошептал в ухо:
— Давай пойдем спать, а заодно вместе сочиним какое-нибудь гадкое послание этому Тренкавелю, чтобы ему больше не спалось спокойно!
Наутро в Совьяне появилась веселая и довольная Петрона. Оказывается, она не только помогала эти дни Стефанусу за тюрьмой следить, но и вдоволь наобщалась с собственной дочерью, которую обещали выпустить к Рождеству.
Жаку Тренкавелю, который скрывался где-то в Безье, было оставлено устное послание. А письменно вырезано на доске рядом с входной дверью, что ежели он будет упорствовать в своих желаниях еще раз увидеть Джанно, то в тюрьме Агда его будут с нетерпением ждать. Ему также предлагались отдельная камера и тесное знакомство с богатым пыточным арсеналом.
Провожали долго и шумно, всей деревней. Конечно! Ведь «их Жан» теперь поедет в город и станет работать при городском совете. Попрощаться, обнять и расцеловать вышли все — от мала до велика. Соседи даже своего старого деда вынесли из дома на руках, чтобы тот сказал напутственные слова. Джанно был немного смущен таким вниманием, но счастлив.
Для перевозки Джанно в Агд был нанят крытый возок, так что до темноты они уже добрались до места.
— С возвращением! — крепко обнял его Стефанус и куда-то увел Михаэлиса. Джанно вышел в центр двора, присел рядом с колодцем на знакомый табурет, поднял голову, вглядываясь в темнеющее небо, на котором появились первые звезды. Чувство было странным, будто и не было долгого лета, а прошел всего лишь день. Очень спокойный, а потом наступит ночь и день, который будет таким же полным тихой радости, как и этот, что он сейчас провожает.
Краем уха он услышал, как Михаэлис попрощался со своим помощником и запер за ним дверь на все засовы. Джанно повернул голову, палач уже стоял под портиком, прислонившись к колонне, и тоже рассматривал небо. Юноша улыбнулся и приглашающе кивнул головой. Михаэлис протянул ему кувшин с вином:
— Подарок от Стефануса, выпей за свое возвращение!
В тот вечер Джанно узнал, что звезды не прикреплены к небосводу, а свободно путешествуют по небу, и что не солнце с луной вращаются вокруг, а земная твердь вращается вокруг солнца.
— Но это — ересь, — назидательно предупредил Михаэлис, сидя с ногами на широком бортике колодца, рискуя сорваться вниз, — так только неверные рассуждают. Кому скажешь, не поверят, сожгут или распнут.
— А ты не боишься, что тебя обвинят в распространении ереси?
— Не боюсь! — с улыбкой ответил Михаэлис, принимая в руки кувшин и делая глоток вина. — Я ее не распространяю, а осуждаю: слышишь, что проклятые еретики придумали…
— А как же со всем остальным? — шепотом спросил Джанно. — Разве не молитва или гостия являются по своей сути лучшими лекарствами?
— В лечении они никогда не помешают, — убежденно ответствовал Михаэлис, отдавая ему обратно кувшин, — особенно если ты еще освященной воды в отвар добавишь. Просто держи в голове, что лекарь, как и священник, действует только по воле Всевышнего. Он как проводник духовной силы и благодати. И если Бог захочет, чтобы человек умер, то он просто не даст лекарю своего благоволения.