Келья была маленькой и узкой, хотя для молитвенных бдений особого пространства и не требовалось, тем более, что в ней были оборудованы два ложа вместо одного. Посередине стены, обращенной ко входу, было узкое окно, под ним стоял стол для письма с единственным стулом, по обе стороны стола – две неширокие лежанки у боковых стен, а у входа еще оставалось немного пространства для еще пары табуретов, поставленных за лежанками. На одной из стен так и оставалось висеть нетронутым распятие. К двери же Гийом в первый же вечер приспособил крюк, чтобы запирать ее изнутри.
– Увы, Иньор в их полной власти! [2] – процитировал Джованни слова неизвестного поэта из известной в народе песни о любвеобильности юного рыцаря, за что он был жестоко наказан рогатыми мужьями.
– Мне спокойней будет, – ответил Гийом.
Жизнь в монастыре начиналась до рассвета и заканчивалась с закатом дня, только громкий перезвон колокола отмечал часы, которые братия должна была провести в бдении или молитве.
Приняв пищу земную под монотонный голос чтеца в трапезной, они опять вернулись в келью, где Джованни рухнул на жесткую лежанку совершенно обессиленный и удрученный осознанием того, что будто опять попал в унылую тюрьму, вяло отбрыкиваясь от страстного Гийома, который вкусив плода запретной любви, никак не мог остановиться в своих поцелуях и ласковых поглаживаниях, которые его, по всей видимости, удовлетворяли больше, чем само соитие.
– Начнём с того, дети мои, что вы мне нужны как слушатели, – отец Бернард сидел за письменным столом перед огромной раскрытой книгой Евангелия и задумчиво перебирал страницы. – Ведь за складностью речи скрывается и складность строк, ибо написанное один раз не должно быть изменено и переделано многократно. Поэтому, Джованни, в руках твоих дощечка и стило, – Джованни скрипнул табуретом и убрал ноги под себя, окинув недовольным взглядом Гийома: желание-то он распалил, а что дальше? Вот теперь и приходится сидеть перед внимательным взглядом инквизитора, прижимая дощечку к животу, когда твой друг испытывает только наслаждение, сидя с ангельски-умиротворенным лицом, являя безмерную покорность и послушание, хотя безмолвно внутри себя цитирует на все лады: «Скукота! Скукотища!». – И ты запишешь на ней основные главы моего повествования.
– В основе искренних стремлений верующих наших, наполненных любовью к Господу, внезапно появилась «бедность». Не желание благих дел, не праведная жизнь, не исполнение заповедей, а именно – бедность. Именно она является противоположностью алчности и корыстолюбию, но бедность и уничижительность стали восприниматься как высшее деяние на пути в Рай. Если нет у нас богатств, нет пищи, нет крыши над головой, нет личной собственности, то это вдруг стало настолько важным, что отвратило людей от труда и семьи. Они стали подражать апостолам. С одной стороны, это желание похвально, но с другой, если все станут бедными, то кто же останется при этом богатым? Ведь голодный желудок, как известно, побуждает зависть к тому, кто сыт. Ты когда-нибудь голодал, Джованни?
– Не раз, святой отец, – юноша поднял голову, замирая завороженно под взглядом инквизитора.
– А что ты делал, чтобы добыть кусок хлеба?
– Работал. – Джованни смутился, вспомнив, как именно он работал большую часть своей жизни, но заставил себя мысленно вернуться в Совьян. – Следил за животными, рыхлил землю, собирал плоды.
– Правильно! Молодец! – подхватил его мысль отец Бернард. – Но ты не воровал, не отнимал, не просил ежедневно милостыню и гневно не обличал тех, кто работает, поэтому и наедается всласть. А монахи и священники работают?
– Да, – кивнул Джованни, напрягаясь внутри, ибо с этого времени перестал понимать, что именно хочет услышать от него инквизитор. – У вас прекрасный сад.
– И сад, и монастырь, и собор, который мы строим, всё это создаётся для служения Господу, а не для греха чревоугодия, поэтому мы и говорим, что мы бедны и умеренны, но другим может показаться, что мы богаты и праздны. Здесь и кроется то, что называется ересью по отношению к Римской церкви: ее обличают, что она чрезмерно богата и стяжательна, а значит, греховна, и следует, по мнению еретиков, сделать ее бедной, вернувшись к истокам, когда Сын только начал свою проповедь. Они не понимают, что всё это, – он красноречиво развёл руками, – нам не принадлежит. Даже понтифик после своей смерти отправляется к Господу голым, без одежд [3].
Тех, кто в наше время полностью исключил из своей жизни денежные отношения, живет на подаяние и странствует – много, но, если он порицает при этом Римскую церковь и ее святыни, значит, впадает в ересь. Братьев миноритов можно назвать истинными «подражателями» апостолов с идеями о бедности, но на это они получили разрешение Священного престола и никогда не вступают с ним в противоречие. Только спиритуалы, группа внутри францисканцев, не желают подчиняться, но мы с ними боремся, убеждаем [4].
Но часто такие нестойкие души ищут своего учителя или духовного наставника, человека корыстного и властолюбивого. Он может следовать аскезе и являть внешне пример праведника, казаться исполненным святости, но внутри его царит зло, ибо как только вокруг него собирается толпа воздыхателей, гордыня его непомерно вырастает, и он начинает проповедовать ужасные вещи, не забывая при этом добавлять, что именно его уста извергают божественное Слово. Такими в прошлом были Петр Брюс, Генрих Лозаннский, Арнольд Брешианский [5], и их именуем мы «ересиархами», а постыдное их собрание – еретической сектой.
Безобразная язва нашего времени – те еретики, которые помогают грешным синьорам светским в их борьбе за власть. Но об этом позднее: сейчас поговорим о секте «апостолов» – отступнической и еретической, что была создана неким Герардом Сегарелли из Пармы [6], который в конце концов был как ересиарх осужден церковным судом и сожжен; преемником его учения и секты выдвинулся некий Дольчино Новарец, внебрачный сын священника, который собрал многих последователей в свою секту и, наконец, был пойман с некоей Маргаритой, своей сожительницей, и за преступления и ересь этот еретик вместе с еретичкой были осуждены церковным судом и сожжены [7].
О способе приема в секту и орден такого рода, каковым принимаются в лжеапостолы, говорится следующее: тот, кто хочет вступить или объявить об этом, сначала просвещается кем-либо из их секты об обычаях их жизни и в совершенство жизни, каковую называют «апостолической». И после в какой-либо церкви перед алтарем или на городской площади представляется кому-либо из их секты и, сняв с себя все одежды в знак освобождения (ограбления), провозглашает всем, что будет следовать совершенству евангелической бедности и дает обет Богу, что впоследствии будет жить по этому обету. А именно – не должен получать от кого-либо денег или иметь их, или носить их при себе, должен жить на милостыню, по милости и по доброй воле предлагаемую кем-либо, ничто не откладывая на завтрашний день. Обещает не подчиняться какому-либо смертному человеку, а только Богу, поэтому считается, что теперь он пребывает в апостолической бедности и совершенстве и никому из людей не может подчиняться, ибо апостолы покорялись только воле Христа и никому иному.
Отец Бернард отвлёкся и посмотрел на притихших Джованни и Гийома строго, изучающе и ревностно, чтобы слова его не просачивались сквозь пальцы подобно песку, и продолжил:
– А теперь я вам расскажу об ошибках названной секты, и то, что я буду говорить, суть ересь, исторгаемая из их поганых уст. И повторять ее не следует ни в коем случае, ведь на дознании мы только спрашиваем и записываем ответ, но никогда не рассуждаем и не спорим с еретиками. Во-первых, говорят они, и это, видно, считается у них важным, Римская церковь полностью разрушена и вот-вот утратит свою силу из-за прелатов, причиняющих вред. Римская церковь имеет Папу, кардиналов, прелатов, монахов и верующих, но не является церковью Бога и порицается как церковь, не приносящая плоды. Римская церковь – Вавилонская блудница, о которой писал Иоанн в Апокалипсисе, и отступила в вере от Христа.