Все духовное могущество, которое Христос дал Церкви, передано в их поганую секту, поэтому они себя называют «апостолами», или «орденом апостолов», или «духовной общиной Бога», посвященной и избранной в это новейшее время. И именно они – апостолы Бога, и никто иной не имеет могущества, которое имел от Бога святой апостол Петр. Именно ими Герард Сегарелли из Пармы был провозглашен главой этой секты, а Дольчино Новарец писал в своих письмах о вышеуказанном Герарде, что он был «саженцем Бога, произросшим на корне веры, в котором Бог замыслил свою Церковь, для совершенства и жизни, и убеждений, и бедности первоначальной Церкви, и в том состоянии, в котором Христос передал Церковь святому апостолу Петру».
Когда их спрашиваешь, в чем же их исключительность, то говорят, что они – единственные, кого называют апостолами этой секты, являются общиной и Церковью Бога и в своем совершенстве следуют первоапостолам. И поэтому не обязаны кому-либо подчиняться, ни понтифику, ни другим, ни каким-либо правилам, ибо простота Христа – это свободная и совершенная жизнь. Папа или кто-либо другой не может им приказать, чтобы они отступились от своих убеждений или от такой совершенной жизни, не может отлучить их от церкви.
Тогда мы задаём им вопрос: как же вступить в их секту? Они отвечают, что каждый, любого убеждения, по своей свободной воле может примкнуть к их жизни и убеждениям их ордена: и верующий, и светский, муж без согласия жены или жена без согласия мужа могут оставить узы брака и вступить в орден этот, и никто из прелатов Римской церкви не может расторгнуть брачный союз. А если кто покинет их секту, то покинет совершеннейшую жизнь, а это считается смертным грехом.
Значит, никто не сможет спастись и войти в Царство Божие без их убеждений и членства в их ордене, ибо вне их убеждений и вне их ордена никто не будет спасен? Отвечают утвердительно. И все, кто их преследует – грешат и будут прокляты и отданы на вечные муки.
И что же Римская церковь? Отвечают, что понтифик Римской церкви не имеет могущества освобождать от грехов кого-либо, ибо не является святым, каковым был святой апостол Петр, живший в бедности, без собственности, и смирении, не способствуя войнам, не преследуя кого-либо, а разрешая любому жить в своей свободе. Все прелаты Римской церкви, высшие и низшие, со времени св. Сильвестра отклонились от образа жизни первых святых и стали лицемерами и растлителями, кроме брата Петра Морроне, названного папой Целестином.
После этого мы начинаем спрашивать их о таинствах, и выслушиваем еще более ужасающие вещи: миряне не должны давать или выделять десятину какому-либо священнику или прелату Римской церкви, ибо они не являют такого совершенства и такой жизни в бедности, которым следовали первые апостолы, а далее говорят, что десятину не должно давать никому, кроме тех, кто называется апостолами и суть бедные Христа.
О таинстве брака говорят, что любой мужчина и любая женщина могут голыми возлежать в одной постели и, соответственно, прикасаться равным образом к одной и к другой части тела и рассматривать друг друга поочередно (взаимно) без греха, и что слияние живота с обнаженной женской утробой, которое возбуждает плоть, без проявления соблазна – не является грехом. И что возлежание с женщиной и соитие вне плоти есть большее чудо, чем воскрешение мертвых.
Когда спрашиваешь их о посещении церкви, то они отвечают: молитвы Богу в святой церкви не значат больше, чем молитвы в лошадином стойле или в свинарнике, и лучше почитать Христа в лесах, чем в церквях.
Отмечу важный момент в распознании этих еретиков и прочих: когда просишь их принести клятву, то они отвечают: ни по какой причине и ни в каком случае не следует приносить клятву о делах веры или об учении Бога. И все остальное следует скрывать. И если бы пришлось приносить клятву и говорить правду перед прелатами или инквизиторами, то не следует отвечать кому-либо что-либо и открывать их учение и ошибки. Не нужно защищаться словами, а всегда иметь мужество и быть стойкими. Однако если связывают себя клятвой под угрозой смерти, то в этом случае должны клясться словами или только говорить, а в уме держать, что никому не должны говорить правду, кроме как о том, что словесно касается предметов веры и учения, и так обо всем, что расспрашивается, следует без греха лгать и отрицать правду о своей секте.
Но это – пока имеют стойкость и пока избегают власти инквизитора, а когда должны отвечать – запутываются, отрицают, скрывают и стараются любым способом увильнуть. И все же, когда не могут смерти избежать, и, в таком случае, должны раскрыться, признаваясь во всем, защищают от всех вышесказанное свое учение и умирают в этом с терпением и стойко, не раскрывая никого из товарищей своих или последователей.
Отец Бернард прервался и вздохнул, обращая свой взор в раскрытое окно, где солнце уже начало клониться к закату:
– Все вышесказанные ошибки и те, что когда-нибудь еще будут накапливаться по необходимости и формулироваться их последователями, не публично, а в тайне, не одновременно, а постепенно – то одна, то другая, то одновременно обнаружатся в наиболее благоприятное время. И сообщают они свои ложные истины со всей подобающей добротой и благочестием, чтобы наибольшим образом показать, что их слова заслуживают доверия и сверх того – убеждения свои предваряют перед мирянами, повсюду, где могут говорить, тем, что убеждают в зловредной жизни прелатов, клириков и монахов, и говорят, что прелаты, клирики и монахи преследуют их из ревности и зависти, потому что они говорят и учат правде.
Способ же, которым убеждают, когда публично свидетельствуют, таков: любой, кто их разглядывает, открытый для похвалы, ими втягивается и приманивается, чтобы их слушать, говорят: «Бдите и молитесь – ибо это благо для души!». Потом читают Pater Noster и Ave Maria, и Credo in Deum громким голосом. Так поют, проходя по деревням, или где-либо на площадях, и так приглашают слушателей: «Всепокайтесь! Ибо приблизилось Царство Небесное», и от апостолов – «Я посылаю вас как овец среди волков», и потом – «Да не смущается сердце ваше, да не устрашается!» – так распевают.
Поют Salve Regina и некоторые другие песни, чтобы сначала все слушатели увидели их внешний образ – доброты и благочестия, и потом – попробовали.
Принимают пищу прямо на улицах, за каким-либо импровизированным столом, ту, что сами принесли с собой. И это могут быть остатки хлеба, вина и иного, что является для них облатками. Когда затем встают, ничего не возвращают и ничего не берут с собой, только оставляют после себя в знак того, что они – совершенные Христа, будто не мыслят о завтрашнем дне и не имеют ни дома, ни пристанища. Таким образом, попрошайничают на пропитание.
– Я уже скучаю по Готье! – воскликнул Джованни, когда они, наконец, вышли из скриптория, отпущенные восвояси, поскольку скоро должна была начаться вечерняя месса.
– Я тоже, – откликнулся Гийом. – Теперь начинаю понимать, какое терпение присуще инквизиторам, если они готовы всё это выслушивать долгое время. Уж точно – тяжкая работа!
– А ты говорил, нечего будет делать, теперь вспоминай, завтра пересказывать будем. В дальний двор сейчас пойдём?
– Конечно! Я себе на этом табурете всю задницу отсидел. И лицо омертвело, я ведь так старался проявлять интерес.
– А мне понравилось… – Джованни не пропустил ничего мимо ушей, ему опять казалось, что он соприкасается с чем-то новым и неизведанным.
– Ну, у тебя другая стезя – ты же собираешься палачом заделаться. Привыкай теперь к работе в паре с инквизитором.
***
[1] в описываемое время двор монастыря не был замкнут в чёткий квадрат, дополнительные постройки появились позднее. Это можно рассмотреть на карте города середины 17 века.