«Смотрит на меня как нетраханная шлюха!» — мелькнуло в голове у Михаэлиса, ему становилось все тяжелее себя сдерживать, но он продолжил игру:
— Облизни языком свои губы, они должны быть влажными.
Кончик языка Джанно вырвался наружу и заскользил по верхней губе, подрагивая, спустился к нижней, а потом юноша прикусил губу и опять тихо застонал. Он соблазнял, продвигаясь на ощупь, ведомый только собственными ощущениями, слышал, как и его дыхание становится частым, в паху разливается огонь, мышцы бедер начинают сжиматься, а главное — разгорающееся вожделение начинает затуманивать не только его разум, но и разум Михаэлиса, чьи пальцы уже размашисто скользили над завязками гульфика, являя наружу налитой силой член с крупной гладкой головкой.
— Жан, ты понимаешь, что ты сейчас делаешь? — видимо, у Михаэлиса в душе еще остались какие-то цепи, сдерживающие рассудок.
Джанно кивнул.
— Ты понимаешь, что сейчас последует: я тебя поставлю, как захочу, или свяжу, как захочу, а потом больно и с силой тебя возьму так, что ты будешь не просто стонать, но и кричать. И пока я сам не получу удовольствия, не дам и тебе — мучить буду долго. В конце ты получишь свое наслаждение. Ты согласен на такую игру?
— Да, — разум где-то на потаенных задворках кричал, что он идиот — добровольно отдал себя в руки палача, но душа, истерзанная тоской по потерянному Михаэлису, пребывала в наслаждении, что тот здесь и рядом, а тело радостно напрягалось и расслаблялось, исполняясь искушающим желанием попробовать еще раз всё, что так будоражило кровь, когда Михаэлис своими умелыми руками довел это тело до исступления.
— Тогда снимай одежду.
Наверно, стол инквизитора еще никогда не использовался для таких нужд. Если бы брат Доминик только представил, что его прекрасный италик голым был опрокинут спиной на его гладкую поверхность с задранными кверху ногами, раскрытый и возбужденный, то приковал бы себя к столу цепями и терзал свой член денно и нощно, но это зрелище было доступно только взору Михаэлиса.
Палач попросил Джанно взяться руками за край стола, чтобы не продвигаться спиной вперед, сам же накинул веревки ему на запястья и примотал свободные концы к ножкам стола, жестко фиксируя положение рук. Ноги Джанно повисли в воздухе, ему приходилось напрягать мышцы живота, но Михаэлис привязал сильно согнутую здоровую ногу за щиколотку к бедру так, что выгнуть или сдвинуть с места ее было невозможно, а больную ногу положил себе на плечо.
Все эти связывания были проделаны достаточно быстро — палача они еще больше возбуждали, и член его стоял, Джанно, чья свобода все более ограничивалась с каждой сделанной петлей, начал терять уверенность, пока ладонь Михаэлиса не опустилась на его член и не начала его поглаживать, как бы успокаивая. Джанно прикрыл глаза, сосредоточившись на собственных ощущениях: огонь в теле разгорался вновь, дыхание убыстрялось, кровь, отливая от головы, наполняла ствол члена, расправляя кожицу, выталкивая вперед головку, которая стала влажной. И в этот момент Михаэлис, облизав пальцы, начал проталкивать их внутрь тела своего любовника один за одним, разминая и расширяя твердые стенки кольца сжатого ануса.
Масла в пыточной не было, поэтому пришлось обильно выделять слюну и смачивать ей пальцы, выплевывая на ладонь. Михаэлис осторожно вводил пальцы, боясь порвать или повредить юношу изнутри, как произошло в тот раз, когда они его пытали. Тогда его яростное сопротивление влекло за собой еще большие мучения, калеча и разрывая, что потом с большим трудом удалось вылечить. Если же сейчас поступить правильно, считал палач, не спеша, то в последующем, если заниматься такой любовью постоянно, отверстие ануса привыкнет и будет его впускать без усилий. С лоном женщины все было не так — при возбуждении текли обильные соки, стенки сами становились податливыми, растягивались, впуская в себя и сжимались, но сейчас Михаэлиса возбуждал только этот юноша, с которым хотелось разделить наслаждение, в которого хотелось излить свое семя, и слушать, как он стонет от желания принять его в себя. И еще там, где-то внутри было одно место, которое можно было нащупать пальцами, вроде узла под кожей, вот оно было воистину волшебным — заставляло испытывать крайнюю степень вожделения. Но Джанно уже был на грани, а палач только собирался приступить к активным поступательным действиям, поэтому он резко убрал свою руку с члена и сильно сжал мошонку. Юноша охнул, опять застонал, открыл глаза и приподнял голову, удивленно посмотрев. Таким он возбуждал еще больше.
— Нет, — властно сказал Михаэлис, намеренно сильно двинув пальцы внутри, вызывая боль. Его любовник дернул веревки на руках и попытался сжать бедра, когда же понял, что ему не удастся ни подняться, ни вывернуться из пут, бросил на палача взгляд полный ярости и клацнул зубами, показывая, что с удовольствием укусил бы, если бы мог. Михаэлис обеими ладонями хлестко хлопнул его по ягодицам. Джанно выгнулся и застонал, побуждая его к дальнейшим действиям.
Он втолкнул в Джанно свой член, постепенно, наблюдая как входит головка, разбухший ствол, как сокращается расстояние между его мошонкой и привлекательными полукружиями упругой задницы.
Джанно в мыслях обозвал Михаэлиса всевозможными грязными словечками, суть сводилась к тому, что палач — похотливый козел, который не дал ему излиться, хотя так уже хотелось, и тело выворачивало от сладкой неги, а теперь его трясло от напряжения, растекшегося по членам, а в то место, где собирался весь жар, с каждым движением вливалась боль. Это состояние уже было знакомо, и тогда в купальнях, Михаэлис, получив удовольствие, оставил юношу на скамье добирать крохи того, что он мог бы еще получить, если бы продолжил игру с собственным членом.
— Хватит стонать без толку как обиженная шлюха, дыши, дыши на каждый мой толчок, — Михаэлис склонялся к нему все ниже, он уже не выводил из него свой член, а толкался им внутри. Поймав ритм движения, Джанно понял, что стало намного легче, постепенно сливаясь с Михаэлисом в единое целое, овладевать собственными чувствами, в голове опять помутилось, и низ живота превратился в плещущееся море наслаждения.
Палач руководил ими обоими, он властвовал над всем, что происходило. Стоило ему опять прихватить головку члена Джанно и провести по ней пальцем, как этот цветок снова раскрылся, наполнился, и был готов выстрелить белым семенем. Он увидел, как на коже юноши выступили бисеринки пота, это окончательно привело его к экстазу, пара движений вниз по стволу, и Джанно тоже излился.
Михаэлис немного полежал, обняв юношу, восстанавливая собственное дыхание, потом отстранился, преодолевая головокружение, снял ногу с плеча и принялся развязывать веревки.
— Михаэлис, — Джанно сидел на краю стола, растирая затекшие запястья, — почему тебя так долго не было? — длинные фразы выговаривались еще с трудом, но были понятны.
Палач подошел к нему, обнял и прижал к себе, с нежностью поглаживая по голове.
— Так получилось, Жан. Я тебе еще расскажу подробнее. Мне важнее знать — как ты?
— Ждал. Очень ждал…
— Я знаю… но мне нужно знать, что ты чувствуешь сейчас? Ты мне не безразличен, Жан. Не какой-то сирота, которого можно трахать в зад, если есть на то желание.
Джанно обнял его, повернул голову, его губы коснулись колючей щеки палача, он поцеловал Михаэлиса:
— Я тебя ждал. Я хотел, чтобы ты опять вошел в меня как раньше. Я хочу, чтобы ты еще раз так сделал, и еще… Только не покидай меня так надолго.
— Ну, — Михаэлис вдруг осознал, что у него появляются новые обязательства, которые сродни крепким брачным узам. — Я свободный человек, ты — тоже. Общего хозяйства, кроме этой тюрьмы, у нас нет. Давай пока попробуем просто жить, встречаться осторожно, не привлекая внимания.
========== Глава 8. Приговор в Тулузе ==========
Не выдержав долгой разлуки, но на самом деле недоумевая, куда мог пропасть их постоянный симпатичный дружок, Арнальда с Бернардой набрались смелости и заявились прямо в тюрьму, и, сразу наткнувшись там на Михаэлиса, наперебой начали спрашивать, где Джанно, не заболел ли?