Была и еще одна причина — добрая женщина Аларассис, которая прекрасно знала Жака Тренкавеля и могла многое о нем порассказать, и Михаэлис посчитал, что было бы постыдным впутывать ее еще и в эту историю с золотом:
— Лучше забудь про мой вопрос, Мональдески, хоть и рыцарь, но по сути — неграмотный крестьянин, ставший рыцарем, вполне мог сам справиться с повозкой. Ручаюсь, что в нем нет ни капли благородной крови!
— Говорили, что его кто-то… усыновил, — Дамьен многозначительно посмотрел на Михаэлиса. — Но пока он был с нами, то вел себя очень благопристойно. Мне даже кажется, что он, зная о тех слухах, что за ним идут по пятам, старался отстраниться от них, они ему были неприятны.
— Про это тоже можно рассказать инквизитору без утайки, а он будет спрашивать, поверь мне! Так значит, итальянец сам сидел и управлял повозкой, и больше никого не было?
— Да, господин палач, расстались прямо на дороге у Мирпуа, мы через Памье отправились в Тулузу, а Мональдески со всем золотом — неизвестно куда. И Жан-Мари Кристоф все подтвердит.
— Тогда пошли, я отведу тебя обратно. Костыли можешь пока оставить себе.
Покинутый в пыточной Джанно мирно спал на полу, притянув колени к животу, насколько возможно, и обхватив их рукой. Михаэлис приблизил лампаду, окидывая взглядом собственное творчество на спине юноши. Он начал снимать с него оковы, Джанно открыл глаза, не совсем ориентируясь в том, что происходит:
— Ты обещал меня согреть. Куда ты меня теперь поведешь?
— Жан, — палач поставил его на ноги и немного встряхнул, — я сильно устал, на дворе — глубокая ночь, мне еще нужно мазь на твои раны наложить… Спать я тебя веду, просто спать, обратно на твою лежанку.
— А где ты спишь, Михаэлис? — вопрос заставил его задуматься, неужели юноша до сих пор не знает, где именно обитает палач. Глаза Джанно закрывались сами собой, он с трудом заставлял себя поднимать веки, иногда делал короткий шумный вдох, приводивший на несколько мгновений в чувство. — У тебя кровать шире, чем моя?
========== Глава 10. Как будем оправдываться, святые отцы? ==========
Утром в комнате дознаний заседал целый консилиум: епископ Бернард, брат Доминик из ордена проповедников, брат Михаил из ордена миноритов, каноник Вазарий, викарий Арнальд, нотарий Обертан Николя и палач Михаэлис.
Ложе дыбы было поставлено вертикально, освобождая место для собравшихся, столы сдвинуты и покрыты мягким двойным сукном — снизу белым, сверху привычным зеленым. Нотарий сидел за своей маленькой конторкой на высоком стуле, а сонный палач наблюдал за всем из своего угла, где был развешан пыточный инструмент.
— Архиепископ в своем послании явно дает понять, что поиски украденного золота — вне компетенции церковных властей, — утверждал его святейшество епископ, сжимая в руках пергамент. — Наше дело — расследовать ересь и всё, что с ней связано — богохульство, неправильное справление таинств, лживая исповедь, колдовство, астрология, греческая и иудейская вера, двоеженство, вампиризм, но не воровство! Преступление тяжкое, не спорю, что была похищена собственность короля, но мы не имеем права задавать вопросы, каким образом она была похищена.
— У меня большие сомнения, — отвечал брат Доминик, — согласно каноническому праву, часть золота должна быть выплачена церкви.
— Ты прав, брат, но на то должно быть решение понтифика, мы не можем сами принять решение о денежной выплате, если золото будет найдено! — ответствовал брат Михаил.
— Как раз в этом случае мы и попадаем в правовую коллизию, — продолжил брат Доминик, — если золото принадлежит ордену тамплиеров, а церковное осуждение орден сам целиком не получил, а только его отдельные братья, то золото пока остается в собственности ордена, но не короля.
— Архиепископ пишет об этом вопросе, как решенном, — заметил епископ диоцеза Агд. — Золото принадлежит королю Филиппу.
— Ладно, но зачем нам еще раз спрашивать наших осужденных, если вопрос уже не касается веры, и вообще, золото — не наше? — упорствовал знаток юриспруденции брат Доминик.
— Тогда сюда приедут люди короля и начнут спрашивать нас, наших подозреваемых…
— Не имеют права! Мы не подлежим светскому суду — над нами Бог и церковный суд!
— А вдруг кто-либо из наших подозреваемых в ереси уже успел рассказать на исповеди, где королевское добро? И мы, пользуясь священным правом таинства исповеди, идем супротив нашего короля, который тоже является нашем сюзереном по воле Божьей, и его власть — священна.
Вопросы сыпались как из рога изобилия, но не находили решения.
— Давайте спросим наших подозреваемых, а потом уже будем спорить дальше, — принял решение епископ.
Однако добровольные показания обоих тамплиеров только повергли святых отцов в глубокое уныние. Получалось, что единственный человек, который знал, где спрятано золото — умер. Причем все присутствующие, включая и братьев-тамплиеров, прекрасно были осведомлены, как именно умер Джованни Мональдески, и что было написано в его заключении о смерти.
— Fuoco volatio! [1] Нужно же было до этого додуматься! — возмущенно воскликнул епископ Бернард, который даже не удосужился тогда прочесть то, что подписывал, но высказал весьма разумную мысль. — Нас могут обвинить в необоснованном ужесточении пытки, которая привела к смерти.
— А нужно было писать, что это его брат Франциск чем-то проткнул, когда никто не видел? — ехидно спросил брат-минорит. — Наш бедный брат и так умом тронулся. Мы не разрешим его допрашивать. Так и скажем — заразился этим самым volatio от Мональдески и теперь лежит уже месяц при смерти.
Рука епископа нервно барабанила по столу, он силился принять решение, которое устроило бы всех:
— Давайте так — тамплиеров быстро осудим и казним. К нам люди короля не сунутся. Остается только Михаэлис и Обертан, — пять пар глаз святых отцов воззрились на притихшего нотария и палача. — Михаэлис, что скажешь ты?
— Мы его пытали, не спорю. Получили признание тем же вечером, половину слышал брат Доминик до своего отъезда, а половину брат Франциск, поэтому оба подписали документ. А Обертан был без сознания, бывает, не вынес криков испытуемого, поэтому почерк не нотария, а брата Франциска. Но поскольку Обертан находился здесь, в этой комнате, даже своим телом, то процедура дознания была соблюдена полностью. А Стефанус присутствовал только в начале, и ушел раньше брата Доминика, поэтому признания не слышал. Но помощник палача и не обязан постоянно находиться во время дознания.
— Хорошо, складно, — благодушно ответил епископ Бернард. — А дальше? Как дошло до fuoco volatio?
— Ну, — Михаэлис попытался напрячь фантазию. — Мы оставили испытуемого здесь, в сознании. Просто привязали покрепче.
— А почему не спустили в подвал?
— Мне было тяжело здорового мужчину одному тащить, а стражников не было.
— Опять играли в кости? — допытывался епископ. — Так не пойдет!
— Нет! — возразил Михаэлис. — Как раз в тот вечер поели несвежей козлятины и всю ночь блевали у себя в охранницкой.
— А они подтвердят?
— Ради вас — все, что угодно, святой отец, возьмите признания у Петра и Якова. Они подробно расскажут, сколько раз их вывернуло, чем и в какой угол. — палач бросил быстрый взгляд на отца Доминика: оба охранника играли всегда парой против них, поэтому им можно было доверить такое важное дело.