Михаэлис давно договорился с Богом на этот счет: если он посылает ему все эти испытания, то значит, все происходит по воле Его, иначе давно обрушил бы свой гнев, а брата Умбетино из братьев-миноритов, к которому он ходит на исповедь, волнует только то, сколько раз в неделю он, чувствуя вожделение, терзает свой член. С братом Умбертино всегда удается договориться и избежать епитимьи, а с собственным членом — нет.
Он посмотрел на след укуса на плече — тот еще болел, и это было приятно. Когда Жан вцепился в него зубами, Михаэлис сам чуть не кончил, ему нравилась боль во всех ее проявлениях, поэтому с этим юношей у них могло появиться заманчивое будущее — это сейчас, пока он слаб и беспомощен, то представляет себя жертвой, но на самом деле — он решительный и активный, как и сам палач, когда был раза в два моложе своих лет.
Михаэлис поднялся с табурета, достал чистую камизу, принесенную с собой в мешке и протянул Джанно:
— Лежишь и млеешь, словно женщина готовая к соитию! Одевайся, все свои ощущения получишь, когда мы из купален будем выбираться, а потом преодолевать лестницу на второй этаж. Я твой зад вечером смажу, поэтому болеть сильно не будет. Я слышал, в твоем горле уже слегка гудело, когда ты стонал, может, голос вернется? Крики голос отнимают, а стоны лечат.
Джанно с благодарностью посмотрел на него, вселяющего надежду своими словами. Зад горел огнем, пах ломило и скручивало болью, которая пульсировала, то меньше, то больше, а когда отпускала, то становилось приятно.
Ноги было сдвинуть тяжело, не то, чтобы сесть или встать. Юноша обернулся к Михаэлису, который подвязывал шоссы, надеясь на помощь. Тот зачерпнул в кувшин прохладной воды и вылил весь прямо на живот, смывая остатки спермы с бедер Джанно, который невольно вздрогнул и сжал мышцы. Пах снова пронзила боль. Потом палач отер его тело полотном, помог сесть и надеть камизу. Грязная ряса валялась на полу.
— Подними одежду с пола, подойди к бочке и постирай, — немилосердно приказал Михаэлис, протягивая костыли. — Вода здесь еще теплая, иначе придется стирать в тюремном дворе — холодной.
Каждый шаг давался с трудом и страданием. Джанно заплакал от собственного бессилия, но палач не двинулся с места, чтобы ему помочь. Подойти к бочке, опереться на край, отдышаться, подождать, когда притупиться боль, опустить рясу в воду, тереть и жать руками, балансируя на здоровой ноге — все эти действия вспышками появлялись в сознании юноши, заставляя его двигаться. Слезы текли по его щекам, но только из-за обиды на тело, которое было таким немощным, что не хотело подчиняться разуму.
Михаэлис внезапно оказался за его спиной, обнял, помогая стоять ровно:
— Ты обижен на меня? — Джанно замер, отрицательно затряс головой, продолжая смотреть в одну точку.
— На себя?
Он кивнул.
— Считаешь себя слабым?
Опять кивнул, слезы еще обильнее полились из его глаз.
— Нет, Жан, — сказал Михаэлис, крепко прижимаясь к нему, — ты очень сильный, ты не сломался под пытками, не оговорил себя, ты стойко переносишь боль и лишения, даже сейчас, когда тебе очень плохо, совсем невмоготу, ты готов вцепляться зубами, лишь бы ползти дальше.
«Как я желаю тебя, так и молю всей душой, дай и мне свою любовь, святую и чистую; пусть она наполнит меня, держит меня, владеет мною целиком. И ниспошли мне ясный знак твоей любви, обильный источник слез; пусть они текут, не переставая; так эти слезы докажут твою любовь ко мне».[1]
Комментарий к Глава 5. Изучая боль и наслаждение
[1] “Моление о даровании благодати слез”. Иоан Феканский, из Ле Гофф Ж., Трюон Н. “История тела в Средние века”. Те есть - слезы были знаком благодати, благого деяния, знаком проявления божественного отклика на какие-то события или мысли, через человеческое тело.
========== Глава 6. Много дней после Пасхи ==========
Несмотря на то, что Михаэлис перед сном смазал его зад целебной мазью, поднимание тела с постели далось с трудом. Джанно оделся и взял в руки костыли, с тоской посмотрел на раскрытую постель:
«Что будет, если я скажусь больным?»
И тут же придумал себе наказание, наделив его голосом Михаэлиса:
«Будешь спать на полу, пока не поумнеешь».
— Что ты сегодня передвигаешь ноги, как растраханная шлюха? А ну — шевелись веселее, я хочу есть! — голос одного из заключенных разбойников вернул юношу из грез, и он поспешил к нему с миской каши. Тот толкнул костыль ногой и Джанно упал, расплескав всю еду по полу. Заключенные весело заржали, но резко смолкли, заметив Стефануса, стоящего в дверях. У него был встревоженный вид, но, когда помощник палача углядел всю картину, то еще и сильнее разозлился. Он помог юноше подняться, потом подвел к стене рядом с дверью камеры и жестом приказал сесть.
— Посиди пока здесь под замком, я скоро за тобой вернусь, — прошептал он ему на ухо. Потом поднял с пола полупустой котелок с кашей.
— Так вот, господа, насильники и воры, еду вы получите только тогда, когда все вылитое будет съедено и вылизано до блеска. Жан скоро встанет на ноги и еще припомнит вам все обиды. И если я до вечера услышу малейший звук из этой комнаты: смех, громкий голос, то члены вы друг другу будете отсасывать ближайшие два дня, а не хлеб есть. Всем понятно?
Стефанус ушел, заперев за собой дверь на замок. Джанно с испугом огляделся вокруг и вжался в стену. Что-то произошло во внешнем мире, что его оставили запертым здесь, решив, что это — малое из зол.
— А ты, правда, скоро перестанешь ходить с костылями? — тихо спросил его обидчик. Джанно кивнул и показал ему кулак.
— Понял, грешен… Ну, что, ребята, — он оглядел остальных, — эк, Стефанус завернул: губами и языком, будто в шлюхи нас готовит. Ты, малец, видно и не знаешь о таком?
Юноша покачал головой. Ему, действительно, были непонятны угрозы помощника Михаэлиса и причины того, что разбойники как-то все присмирели.
— А ты, наверно, еще и девственник? Вижу, краснеешь, смущаешься, как девица. Ну, что — развлечем пока мальца рассказами о том, как оно бывает?
Наука двух Петров и одного Бернарда сводилась к красочному описанию личных побед, которых у разбойников, по их словам, было немало. Шлюх в больших городах было найти не так сложно: обычно при постоялых дворах и тавернах всегда можно было найти женщину, которая за плату раздвинет перед тобой ноги или впустит в свое горло твой член. А когда твой член берут в рот, плотно стискивая губами и водят вверх и вниз, то он наливается силой. Иногда шлюха помогает себе рукой, тогда ее умелый язык обводит головку, а руки при этом гладят ствол или мошонку. Но намного приятнее загонять шлюхе в горло весь член целиком, будто входишь в ее лоно, и, придерживая ее затылок, руководить своим наслаждением самому. Это и называется «отсасывать».
Нанимать комнату и вести туда шлюху — стоит дороже: проще, если силы мужской достаточно, прижать спиной к стене, чтобы женщина обвила ногами бедра, но, если чувствуешь, что хочешь получить разрядку, а не боль в руках, просто ставь шлюху на четвереньки и сношайся, как это делают псы.
А если тебя силком затащат на исповедь и начнут задавать вопросы, то все отрицай — ведь, если грешен сам понтифик, то что же сказать и о святых отцах, которые, не секрет — ходят по девицам или используют на то дело зад молодых монашков. Засунуть свой член в монашка как раз и называется — содомия. Святые отцы говорят, что это — грех, но на самом деле — скрывают свои потаенные мысли, потому что женщина греховна по своей сути, а с мужчиной ты только тратишь попусту свое семя, но ты его и так изливаешь впустую, если предаешься рукоблудию.
После рассказов о прелестях продажных женщин, разбойникам все же захотелось есть. Сначала они пытались склонить Джанно сладкими посулами, чтобы тот им помог, но безуспешно — юноша сидел, вытянув ноги вперед, и совершенно не желал лишний раз передвигаться. Зад болел, а голова разрывалась от мыслей о дальности тех бескрайних горизонтов неизвестного опыта, который впускал мальчика в жизнь взрослых мужчин, но был начисто забыт после тех мучений, на которые обрекли Джанно.