Таул вспомнил и ночь, когда его взяли. Он пил в темной таверне, и на него напали четверо - они выволокли его наружу, избили и, окровавленного, заковали в цепи. Цепи привели Таула в неистовство, но это были еще пустяки по сравнению с теми муками, когда его начали пытать. Таул содрогнулся. О пытках он вспоминать не хотел. Ему без конца задавали вопрос, ответить на который было не в его власти: "Кто тот мальчик, которого ты ищешь?" Вопрос повторялся снова и снова, а Таул не мог ответить на него.
Сколько же он пробыл в цепях? Зачем они его выпустили? Он ведь не сказал им того, что им хотелось знать, - он просто не мог. Зачем тогда его освобождать?
Таул вспомнил тучного человека - тот часто глядел, затаившись в темном углу, как Таула пытают. От толстяка пахло тонкими духами, и голос у него был властный. Это он был виновником всех мучений Таула. По его приказу, стало быть, Таула и выпустили. Сколько же его продержали в тюрьме? Сколько времени он потерял?
Было еще что-то, что следовало вспомнить, - что-то, укрытое еще глубже. Он напряг память - и воспоминание вернулось к нему, ясное до дурноты, несущее с собой знакомое отчаяние. Теперь Таул полностью стал самим собой. Воспоминания были его бременем, и он так свыкся с их тяжестью, что без них чувствовал себя невесомым. Они определяли, кто он есть и кем должен стать.
Стояло жаркое лето - в том году ему сравнялось тринадцать. Комары кишели над болотами, словно дым большого пожара, и весь мир полнился их жужжанием. Вылезать на солнце можно было только ранним утром. Таул шел по тропке через болота ко все сужающемуся оконцу, где он удил рыбу, пристраивая удочку между двух камней. В тот день он не находил себе покоя. Вместо обычных мечтаний о подвигах и славе его осаждало видение страдающей матери.
Роды шли не так, как следует. Повитуха разломила пополам свечи, прежде чем зажечь их, и Таул, как всякий житель Великих Болот, знал, что это означает. Да ему и не нужен был этот обряд, чтобы понять то, что он видел сам: мать умирает. Слишком долго она мучилась, слишком жарко было в доме. Он полночи не спал, ворочаясь в мокрых от пота простынях. Дыхание матери притягивало комаров, а запах мочи - мух.
Он устыдился чувства облегчения, когда наконец настало утро и он получил повод уйти из дома. Повитухе нужно было заплатить, чем бы ни кончились роды, а расплатиться их семья могла только рыбой. Сестренок Таул не взял с собой: они были слишком малы, чтобы идти в такую даль, притом ему хотелось побыть одному. Рыба клевала неохотно, и только к полудню он наловил сколько требовалось: три для повитухи, две для матери, по одной себе и сестренкам и еще одну на случай, если родится ребенок. А отец пускай сам для себя постарается.
Повитуха встретила его у двери.
- Она слишком слаба, чтобы разродиться. Решай - должна ли я взрезать ее, чтобы спасти хотя бы ребенка?
Таул грохнул кулаком о стену, и боль выдернула его из воспоминаний. Почему повитуха так поступила? Как могла она отдать судьбу матери в его руки? Предоставить решать ему, мальчишке тринадцати лет? Боль Таула сгустилась в гнев. Где тогда таскался его отец, никчемный пьяница? А вместе с гневом пришло облегчение. Гнев всегда помогал Таулу справиться с собой. Если не думать о том, что случилось позже - много позже, - можно обрести какое-то душевное равновесие.
Меган влетел в комнату, развеяв своей веселостью мрачные мысли.
- Вот и я. Быстро, правда? Чего я только не накупила. - Она принесла целую охапку свертков. - Тут у меня горячий пирог с угрями, гусиная печенка в желе и даже свежие фиги! - Она распаковала все эти лакомства, ожидая от Таула подобающего восхищения. Он улыбался, одобряя ее выбор. Он был рад, что она пришла. Ее присутствие отгоняло демонов.
- Пару фиг я, пожалуй, съем, а вот на угрей не отважусь. - Сказав это, он тут же пожалел о своих словах: радость на лице Меган сменилась разочарованием. Таул поспешно добавил: - Зато попробую печенки.
- Вот и хорошо, Таул, - заулыбалась Меган, - ведь я купила ее специально для тебя. А пирог я сама съем. Ой, чуть не забыла! Я и одежду тебе достала. - Она развернула самый большой из свертков. - Вещи не новые, ты уж не обессудь, но крепкие. Гляди. - Она извлекла на свет канареечно-желтый камзол и пару полосатых штанов. - Еще плащ - настоящая козья шерсть, пощупай.
Таул одобрил качество шерсти и был вознагражден сиянием зеленых глаз.
Когда они поели, Меган налила им по стакану сидра медового цвета.
- Как только на северо-западе началась война, несторский сидр стало очень трудно доставать. Да и подорожал он чуть не втрое.
Таул попробовал золотистый напиток, оценив его тонкий вкус, В голове слегка зашумело.
- Пожалуй, тебе завтра надо будет выйти подышать воздухом. Между прочим, завтра у нас парад - будет на что поглядеть. Тут тебе и песни, и пляски, и жонглеры из самого Исро.
Таул кивнул, хотя и не знал, хватит ли у него сил выйти.
Меган, окинув его задумчивым взглядом, ушла в дальний угол, чтобы переодеться. Пока она это делала, Таул изо всех сил старался смотреть в сторону, как подобает рыцарю. Кожа Меган золотилась в полумраке, как персик, помимо воли притягивая взгляд.
- Да ты смотри, если хочешь. Я не против.
Таул густо покраснел:
- Прости меня, пожалуйста.
Меган шагнула к нему уже без улыбки, обнаженная и прекрасная в мягком свете.
- Я не привыкла к учтивости, Таул, и благодарю тебя за нее. Опустившись рядом на колени, она поцеловала его в губы.
- Не думаю, что в нынешнем моем состоянии способен доставить даме хоть какое-то удовольствие.
- Зато дама сможет доставить удовольствие тебе. - С нежной улыбкой Меган откинула одеяло и склонилась над Таулом. Давно уснувшее желание вернулось к нему, неся с собой желанное бездумье. Любовь - это забвение, и совокупления с незнакомкой у догорающего огня довольно, чтобы на время облегчить боль.
Мелли начинала жалеть о том, что покинула замок. Поначалу все казалось ей захватывающим дух приключением - надо было выбраться за стену, прикрыв лицо капюшоном, чтобы стража не узнала ее. Но холод быстро заставил ее ощутить свою неготовность к жизни вне дома. Ночевала она под стеной замка, решив не снимать комнату в городской таверне - там ее могли узнать, да и денег у нее не было.