Как только я оказался на берегу, нахлынули воспоминания о моей ночной беседе с Эдриасом. Тот пляж был песчаным, этот — галечным, далеко не таким идеальным, как в видении. Но общее у этих двух мест было. Море. Бескрайнее, неспокойное и могучее, морю было плевать на потуги бродяги выжить в портовом городе, морю было плевать на судьбу странного мага, что называл себя хранителем и от безысходности вселился в этого бродягу.
Я уселся на гальку и, поджав ноги, снял с шеи амулет моряка, стал крутить камушек в пальцах. Эдриас сказал, что я овладею магией? Может, у меня получится провернуть тот же фокус, что колдун сделал с амулетом Дамара?
Сосредоточившись, я стал всматриваться в аккуратно нацарапанную руну Инг. Что должен чувствовать маг, который работает с руной? Как сила заполняет эти пустоты, или что–то другое? Колдуны же пользуются печатью — это самая важная часть заклинания, его основа. Руна — это то, что определяет, что именно печать будет делать, вот и все. Это знает любой малыш Пресии, как западной, так и восточной.
Амулет оставался безмолвным. Просто гладкий кусочек камушка в медной оправе, оканчивающейся аккуратной петелькой для шнурка, только и всего.
Я оторвал взгляд от своей находки и еще раз посмотрел на море, как смотрел на него Эдриас. Ничего у нас не получится, господин загадочный маг. Он сказал, что сможет поговорить со мной еще не скоро, что потратил слишком много сил. Но что мне делать? Все что я знаю — это как выживать на улицах города, тащить, что плохо лежит, да искать непыльные поручения, которые позволят прожить еще один день. Только и всего. У меня даже башмаков по размеру не было, чтобы ноги не сбивать, а тут — найти выход в какую–то Сферу. Глупости все это.
Погода начала портиться, так что бросив последний взгляд на беспокойный водный простор, я поднялся на ноги и двинул обратно в сторону города. Надо все же найти ребят, а то Гран будет волноваться. Нельзя ссориться со своими, пусть ты и главарь по возрасту. Одному на этих улицах не выжить, а в любую другую шайку меня просто не возьмут.
— Рей!
Ребята были у одного из хлевов, помогали Ульсу перебросить сено. Вчера хозяин успел накрыть свое добро парусиной, но сегодня оставлять его на улице было нельзя. Надо перебросить на специальные решетки, а потом уже собрать в один большой стог на площадке под крышей.
Я приветливо махнул ребятам, поздоровался с Ульсом. Мужик меня не очень любил, считал, что я воришка, но в целом терпел. А вот мелкотня, такие как Сопля, ему нравились. Хотя лишней еды или медных мы от него не видели. У любой доброты есть свой предел. Дает работу за миску или краюху — и то нормально.
— Давайте, некода лясы точить! — прикрикнул Ульс на ребят, от чего я поморщился.
Голова еще была тяжелая.
Быстро втянулся, помог ребятам, потом поели. На ночлег же отправились на наше место — старый, почти заброшенный рыбный амбар в доках на северной половине города, что использовался так редко, что, казалось, о нем вовсе позабыли. Хотя все было намного проще: был тот амбар настолько косым, а пол и стены — дырявыми, что ни один купец не согласился бы хранить в нем свой товар. Ведь, не ровен час, обвалится крыша, или он вообще сложится целиком, и плакали денежки. Мы же нашли в амбаре дальний угол покрепче, который не видно с входа. Подперли стены, Финн в свое время показал, как залатать крышу, да так, чтобы не текло и было легко потом чинить. Ну а крысы… Крысы к нам не совались, потому что не только не могли найти у нас еды, но зимой и сами могли стать обедом. Бывали у нас и голодные времена.
— Ты как? — спросил Гран, когда мы всей компанией вышагивали по докам.
— Да нормально, голова только болит. Знаешь, как ударили по затылку, — признался я.
— Так это может от того, что тот коренастый тебя повалил? Тебя же вроде приложили тогда об землю, — выдвинул теорию Гран.
— Не знаю. Может, приложили. Но шишки вроде нет.
Истинную природу своей головной боли я знал. Точнее, догадывался о ней. Тот самый откат, о котором предупреждал Эдриас. Надеюсь, когда–нибудь его влияние закончится. Не хотелось бы прожить остаток дней своих, мучаясь с головой.