Больше всего Гретхен не любила свои основные обязанности – уборку по дому и готовку. Зато быстро перезнакомилась со всей улицей, каждый день уходила гулять с какими-то парнями. Куховарила из рук вон плохо, но, впрочем, это отразилось только на ученике ювелира. Вдова сейчас питалась бульонами и овсяной кашкой, которую он готовил сам. Так предписал мастер Джордан, считавший, что Граф в ее положении не помешает скинуть десяток фунтов. Мать Урса была женщиной в теле, а это, как сказал лекарь, нехорошо для перенесших удар.
Видя, что здоровье пациентки вне опасности, Джордан сократил визиты до одного в день. Как и обещал, переговорил с Фогертом. Любопытство алхимика не слишком понравилось прево, однако о деле Цимма он рассказал. Выяснилось, допрос провели с пристрастием, рано утром, по приказу фон Шонхельма. Сам прево на тот момент еще не вернулся в Мевель, но знал, что Ганса один раз вздернули на дыбе, ожгли кнутом, и парень перестал врать…
– Я с ним потом тоже поговорил, – презрительно кривя губы, сказал Каспар Фогерт, прево славного Мевеля. – И понял, что тетке он все наврал. Всадники, погоня, тьфу! Жить захочешь и не такое выдумаешь. Убил точно он, я людей знаю. Судья немного поторопился. Мне бы и пытка не понадобилась, чтобы такого слизняка, как этот Ганс, расколоть. Сам бы все рассказал, по доброй воле. В ответ на вопрос лекаря "А как же рана?", прево фыркнул.
– Да он все это время, что мы его искали – в Рухте, по тамошним притонам ошивался. Пил, гулял, девок топтал, пока краденые деньги не закончились. Я туда человечка посылал, так он все в точности вызнал: где, с кем и как.
Прево добавил, что у него есть показания одной из девок и трактирщика, как Ганса в Рухте во время пьяной драки стукнули по голове табуретом. Но Цимм – крепкий парень – отлежался, даже цирюльника не звали. Рану хлебным мякишем пополам с паутиной залепили, холстиной перевязали и все. Зажило, как на собаке.
– В Мевель он вернулся, когда последний гульден спустил, – закончил Фогерт. – Хотел в теткином доме темной ночью пошуровать. Может, прирезал бы во сне, чего ему терять? Так и передай вдове, пусть знает, какого змея у себя пригрела.
Конечно, Джордан о разговоре с прево рассказал только ученику ювелира. Строго-настрого запретив что-либо сообщать больной. Предупреждение было излишним, потому что Урс всячески оберегал матушку от плохих новостей. Для этого приходилось изворачиваться: лгать, что с Гансом все нормально. Что адвокат снова занимается делом и обещает добиться оправдания… Откровенно говоря, если бы не снотворные и успокоительные снадобья алхимика, обмануть больную не удалось бы. А так она почти все время спала.
Урс о брате не забыл и раз в три дня бывал в тюрьме. К арестованному его не пускали. Мастер Шипху вел себя предельно официально и ничего о Гансе не рассказывал. Правда, одежду, корзинки с едой для Цимма брал, как и четвертьталеровые монеты для себя. Может, будь у Графа побольше денег, сунь он, как тогда мать, пять золотых в широкую лапу тюремщика, глядишь, дали бы ему повидаться с братом. Но если хорошенько подумать, какой бы толк с этого вышел? Признание Ганс подписал полное: во всем сознался и покаялся. Ходили слухи, что время суда уже назначили, но выяснить точно было не у кого.
В показания, данные братом на дыбе, Урс не верил. Если человека бить, он еще и не в том сознается. Тем более, что матушка говорила: Ганс после болезни выглядел хуже некуда, все время плакал. И в голове у него путалось. Запугать человека в таком состоянии несложно. Похоже, Джордан тоже не до конца поверил прево, но когда Урс спросил его напрямую – молча пожал плечами. Затем сухо сказал, что люди на все способны. Как было на самом деле – одному Господу известно. После таких слов ученик ювелира больше на эту тему с алхимиком не говорил. Да и чем еще мог помочь Джордан?
А забот хватало: с больной матерью, с наглостью свалившейся ему на голову Греты, с постоянной нехваткой денег. Мастер Боше вернул половину задатка, хозяин "Дубовой кружки", узнав о болезни вдовы, сам принес в долг обещанные десять талеров и корзину с продуктами. Но всего этого надолго не хватило. Урсу пришлось уплатить немалую сумму за снадобья лекарю. Потратиться на взятки тюремщику и внести цеховой взнос за полгода, получить который явился сам Струк. Вспомнив о визите цехмистера, паренек от души выругался. Брань гулко прозвучала в темноте пустой мастерской, прошуршала за спиной испуганная мышь… Струк снова затеял разговор о переезде в Цутх, начал намекать, что пора решаться.
– Твоя мать долго не протянет, – сказал он грубо. – Кого Господь один раз позвал – позовет второй, ждать не станет. Мне цирюльник сказывал, что за первым ударом в тот же год и следующий будет. Решай, парень, переезд – дело хлопотное и долгое. Мне сначала со своим приятелем еще списаться нужно. Потом, когда один останешься, все равно ведь ко мне придешь. Кто же тебе, кроме как старшина Братства, поможет.
С трудом удержавшись от того, чтобы не вспылить, Урс еле дождался ухода Струка. Он возненавидел его, но в одном цехмистер был прав. Не дай Господь, случись что с матерью, он останется совсем один. Когда нашелся Ганс, ученик ювелира передал с оказией весточку на хутор его родителям, но ответа до сих пор не было. И не удивительно. Криппе как-то сказал Урсу, что слышал болтовню "дублетов", ездивших под Мабах, к Циммам. Якобы прево через своих людей строго предупредил: если родители убийцы появятся в Мевеле, он их оштрафует и вышлет. Дескать, добрые горожане возмущены злодейским смертоубийством: могут и побить.
О том, что Ганс сознался в убийстве дяди, в городе стало известно сразу. Несколько дней в пивных и домах об этом судачили все, кому не лень, а священники упомянули в проповедях. Призывая на голову преступника гнев божий. В досужих разговорах дело Графа обросло новыми нелепыми подробностями, а кое-кто утверждал, что на совести Цимма есть еще жертвы. Когда Урс выходил из дому, ему казалось, что все – знакомые и незнакомые – только и делают, что пялятся на него. Скорее всего, так оно и было. Не осталась в стороне Грета, которая, похоже, врала за воротами о хозяевах, кому и как хотела.
Стоило Урсу задуматься обо всем, что случилось, и его охватывало отчаяние. Всю ночь он ворочался в постели без сна, засыпая лишь под утро. Выспаться не удавалось: через несколько часов Гретхен стучалась в дверь комнаты. Делала она это по просьбе самого паренька, который должен был готовить для матери лекарственный отвар. Варить бульон и кашку на завтрак. Девчонке он перестал доверять приготовление пищи больной после того, как у нее дважды пригорела овсянка, а бульон она не только пересолила, но и переперчила.
Покушав, фрау Анна обычно вяло интересовалась новостями о племяннике. Урс врал что-то успокоительное, хотя с каждым днем становилось все труднее придумывать. И давал матушке снадобье. Она вскоре засыпала, а паренек шел что-нибудь перекусить на кухню, где вступал в очередную пикировку с Гретой…
Несмотря на печальные размышления, тишина и полумрак мастерской убаюкивали Урса. Идти к себе в комнату он не хотел. Не в силах сопротивляться мягкому туману, обволакивавшему сознание, паренек закрыл глаза. Поудобнее устроив голову на сложенных поверх стола руках, окунулся в сон, будто в теплую воду.
Мессир Вальбах прибыл к дому Графов в больших, открытых санях, запряженных двумя вороными кобылами. Рядом с рыцарем-банкиром, одетым в бобровую шубу и шапку, сидел молодой мужчина. На козлах, сбоку от здоровяка-кучера, примостился мальчишка с нашитым на жуппене серебряным гербом Имперского Коммерческого банка. Такой же герб, только из позолоченной бронзы, дополненный вензелем самого Вальбаха, красовался на бортике саней.