Лейтенант Наги, устраивавший засаду, все правильно рассчитал. Узнав, что молодой барон любит трясти купцов на Привале святого Ботульфа, послал туда для приманки три груженых мешками, сундуками и винными бочонками повозки. За возниц и сопровождающих поехали десять переодетых "мертвоголовых". Прибыли ночью на место, лошадей распрягли, запалили костры, расположились, будто на привале. По соседству местный лесничий – наемники у него для надежности взяли заложниками семью – спрятал в овраге сорок человек. Остальных же, с которыми шел Урс, провел затем тайными тропами к баронской усадьбе.
Задумка у офицера из "Черного кочета" была простая: "дружина" улетит брать с купцов дань, а он захватит опустевшее гнездо, оставшиеся несколько сторожей не помеха. После, если часть разбойников сможет уйти с поляны, где стояло высеченное из камня в полный рост изваяние святого, – укрыться им не удастся. Примчатся к воротам, а их там уже поджидают.
Но вышло не совсем так, как задумывалось. Почуял молодой волк, что нельзя в родное логово возвращаться: растворился где-то в лесной чаще вместе с несколькими слугами. Половину дня наемники в усадьбе просидели, но лишь четверо из тех, что с Привала живыми ушли, к ним в лапы попали. Вот они-то место сбежавшего хозяина на дубе и заняли, повисли спелыми желудями на крепких веревках. Живших в поместье людишек, не имевших отношения к разбою, – стариков всяких, баб с детишками, – просто выгнали. Повезло им, можно сказать, не меньше хозяина.
Урс, как вешали, смотреть не пошел, хотя Ноах с мастерами был в первом ряду собравшихся поглазеть на экзекуцию. Ученику арбалетчика становилось муторно от одной мысли о казнях: сразу вспоминались покойная матушка с Гансом. Да и представлялось ему, что человека в бою убить – это одно: тут либо ты его, либо он тебя. И совсем другое пялиться на то, как бедняга в петле "пляшет", да в портки себе гадит.
Кроме того, хотелось Урсу в стороне от всех побыть, кое о чем подумать. Когда пленников, что барончик на дорогах захватил, из подвала освободили, увидел среди них бывший ученик ювелира старого знакомого. Из прежней, мевельской жизни. И похоже, тот Урса, до которого не сразу дошло, кто перед ним, тоже узнал. Ни наемник, ни спасенный к друг другу не подошли. Урс сначала растерялся, потом побоялся. Затем решил последить, как поведет себя знакомец. А вот почему бывший пленник только издалека зыркал – оставалось догадываться. В голову парня полезли нехорошие мысли, что могут на него донести. Поэтому он старался за человеком наблюдать, но на глаза ему не попадаться. Впрочем, пленник как будто интереса к Урсу и не выказывал. Держался вместе с остальными освобожденными, пристававшими с вопросами и просьбами к господину лейтенанту.
Тем временем отряд начал собираться в обратную дорогу. Дело вышло славное, без потерь, но прибыли – почти никакой. Можно сказать, опять за жратву рисковали жизнью. Сложенный из камня баронский дом оказался пуст: ни тебе дорогого платья, ни украшений. Нашли одно серебряное и два бронзовых блюда, набор оловянных кружек, из одежды – барахло всякое… Пока в поместье сидели, каждую кладовую по три раза перерыли, но ничего ценного не обнаружили. Правда, в амбарах, погребах, на скотном дворе всего было много. Стадо коров и овец наемники угнали с собой, домашним пивом, хлебом, свеклой и горохом – одиннадцать возов нагрузили. Много чего из съестных припасов на месте оставили.
А нажитые грабежом деньги сбежавший сопляк, как выяснилось, таскал на себе в особом поясе. Вот и удрал с ними в лес. Узнав об этом от захваченных дружинников, лейтенант очень разозлился, но что поделаешь? Зажгли перед уходом поместье, подождали, пока разгорится поярче, и двинулись обратно в Самьер.
Пленных, из-за которых каша заварилась, взяли с собой. Было их не так уж и много – двенадцать человек, мужчин и женщин. Держали бедняг на хлебе и воде, одежду отобрали, всучили взамен какое-то тряпье – выглядели не лучше городских нищих. Богачей среди освобожденных не нашлось. Даже те, что баронскому сыночку выкуп пообещали и отослали родичам письма, сейчас плакались, как им жить дальше? Как назад имущество, денежки, что разбойники отобрали и пропили, вернуть? Кто им поможет в Вольные города добраться?
На жалостливые рассказы лейтенант Наги плечами пожал: вид чужого горя его не трогал. Служба приучила, и человек он был равнодушный, много чего повидавший. Сам людишек не раз без последнего гроша оставлял, на тот свет отправлял, не задумываясь. А чтобы не надоедали, укорил освобожденных пленников. Сказал, радуйтесь: вам жизнь спасли – подохли бы в каменном мешке без помощи. Молитесь богу, благодарите, глядишь, может, и в будущем еще подсобит.
Но люди попались настырные, женщины в плачь ударились, и офицер, которому надоело слушать, наконец, пообещал помочь. Сказал, что капитан потребует от самьерского магистрата выдать пострадавшим компенсацию из казны.
– Нам-то они не откажут, – уверенно заявил офицер. – Мы их вот так за глотку держим! – Наги потряс тяжелым кулаком. – Вы, господа, не волнуйтесь. На место приедем, я распоряжусь, чтобы вас в обозе пристроили и накормили.
Офицера стали горячо благодарить, но он отмахнулся. Приказал посадить освобожденных имперских граждан в телеги и ушел. Насчет размещения лейтенант не обманул. На окраине Самьера, где "хвост" стоял – маркитанты, шлюхи, мастеровщина, перекупщики всякие, что за отрядом следовали, – поручил бывших пленных заботам Миршы Повара. Тот держал походную харчевню – "Сытный котел" называлась. На трех повозках за "Черным кочетом" ездил. Заодно ставил большой навес, тюфяки под ним раскладывал, где за полгроша ночевали те, кто на своих двоих топал.
Несколько дней кормить и давать приют свалившимся, как снег на голову, бродягам Повару явно не хотелось. Аж вся его смуглая, почти коричневая физиономия перекосилась, словно уксуса глотнул. Но против лейтенанта не попрешь, придется верный убыток понести, хотя Наги пообещал, что Мирше расходы оплатят. Но Повар не первый день на свете жил. Знал на горьком опыте толстяк, что три пота сойдет, пока он от господина отрядного казначея пару талеров получит. Скорее всего, придется еду в убыток записать. Однако офицеру не откажешь: обидится, пожалуется коменданту, и оглянуться не успеешь, как из лагеря вылетишь. Катись потом назад в Лемель или сиди в лесу, зайцев своей похлебкой корми.
Но без "боя" Мирша не сдался: попробовал обузу на конкурента скинуть. Лицом еще больше сморщился, заныл жалобно:
– Вашмилсть, мож вы их в город отвезете? Или пошлете к Хромому Вилли? Век бы вас благодарил. У него ведь места поболе…
– Заткнись и делай, что велено, – закончив разговор, оборвал лейтенант.
Бывшие пленники остались обустраиваться на новом месте, а "мертвоголовые" вернулись в город.
Повесив через плечо сумку, Урс осторожно выбрался из окна – благо жили на первом этаже. Плотно закрыв ставни, он пересек короткий промежуток между домом и стеной. Взобрался на штабель досок и, ухватившись за верхушку забора, перемахнул на другую сторону. Огляделся: улочка пуста, если не считать двух стрелков неподалеку. Спиной к ученику, перемежая хохот с бранью, они, кажется, мочились на чьи-то ворота, за которыми заходился от ярости пес. Не успел паренек удалиться в противоположную сторону, как собачий лай сменился жалобным визгом: похоже, испуганный хозяин приструнил рьяного сторожа.
Около часа назад мастер Соу ушел с приятелями в корчму выпить за счастливое окончание дела. И предупредил помощника, чтобы не ждал – оттуда он пойдет к Маленькой. Намерения арбалетчика облегчили уход Урса: чем меньше народа знает, что он не ночевал на месте, тем лучше. Ночь была теплая, с чистого неба мерцали яркие звезды. Ученик шел быстро, обходя стороной шумные островки питейных заведений и перекрестки с патрулями: объясняться со стрелками не входило в его планы. Перед выходом он переоделся: сменил оранжево-черную одежку на старую, в которой пробирался к имперской границе. Теперь, если остановят, не сразу и докажешь каким-нибудь въедливым наемникам, что ты один из них.