Но ненужных встреч не произошло, и Урс благополучно выбрался на окраину Самьера – городок не имел крепостных стен. Сразу за домишками начиналось общинное поле, где обычно крестьяне из соседнего селения пасли скотину. Сейчас его занимали повозки, шатры и навесы маркитантского обоза, повсюду тащившегося за "Черным кочетом".
Пробродив добрых полчаса в лабиринте палаток и телег готовившегося ко сну "хвоста", как называли лагерь наемники, Урс наконец-то отыскал нужное ему место. Там все уже спали: Мирша закрывал харчевню с наступлением темноты. Повар отдыхал в одной из повозок, а его старший сын, вооруженный дубинкой, клевал носом у костра. Шагах в двадцати под навесом лежали на соломенных тюфяках постояльцы, навязанные вечером хозяину "Сытного котла" лейтенантом Наги.
Сделав крюк, чтобы не привлекать внимания дремлющего сторожа, ученик арбалетчика прокрался к навесу с противоположной стороны. Урс неплохо видел в темноте и, оказавшись рядом со спящими, без труда узнал нужного ему человека. Тем более, что юрист мевельского отделения Коммерческого банка Альфред фон Бакке спал на спине.
Присев на корточки, Урс поднял с земли соломинку и принялся водить ею под носом знакомого. Тот поморщился, затем перестал храпеть. Лицо его перекосилось, и, громко чихнув, фон Бакке приоткрыл глаза.
– Будьте здоровы, – шепотом сказал Урс. – Пора вставать, мессир.
Не отреагировав, мужчина сомкнул веки. Ученик снова воспользовался соломинкой, на этот раз сунув ее спящему прямо в ноздрю. Вздрогнув, юрист по лошадиному всхрапнул и, широко распахнув глаза, приподнялся на локте. С явным испугом уставился на ночного гостя. Урс быстро прошептал:
– Не пугайтесь, мессир, это всего лишь я – сын мастера Петера. Очень рад видеть вас в добром здравии.
Юрист непонимающе заморгал, пытаясь прогнать остатки сна, тряхнул головой. Хрипло спросил:
– Чего тебе нужно?
Бывший ученик ювелира достал из сумки флягу.
– Пришел выпить с вами за счастливое спасение, – прошептал Урс. – И поесть прихватил.
Спавший рядом с юристом человек пошевелился, что-то пробормотал во сне. Покосившись на него, паренек предложил отойти в сторонку.
– А то перебудим тут всех, – пояснил он. – Идемте, вашмилсть. Отпразднуем освобождение. Я жизнью рисковал, чтобы вас спасти.
Урс выпрямился. Помедлив, Бакке на четвереньках выбрался из-под навеса. Протянув руку, ученик арбалетчика помог ему подняться. Юрист оглянулся на дремавшего у костра сына Повара. Испуганно сказал, что далеко не пойдет.
– Далеко и не нужно, – пожал плечами Урс. – Вон у той повозки присядем. Видите, бревно лежит, а рядом угли еще тлеют? Там и выпьем.
На отощавшем лице фон Бакке застыло напряженное выражение, глаза настороженно следили за Урсом. Подумав, что нужно дать человеку время успокоиться, паренек решил первым разговор не начинать. Они отошли от навеса, сели на лежавшее у потухшего костра бревно, причем юрист отодвинулся подальше от бывшего клиента. Шагах в десяти стояла чья-то телега, у которой переступала с ноги на ногу привязанная лошадь. Увидев людей, животное громко фыркнуло, запряло ушами.
Сняв сумку, Урс добыл из нее пять жирных колбасок, пару луковиц, хлеб: все это он позаимствовал днем в баронском поместье. Вытащил зубами из кожаной фляги плотно сидевшую пробку. Запрокинув голову, сделал глоток, из деликатности не коснувшись губами горлышка. Протянул флягу наблюдавшему за ним мужчине:
– Угощайтесь.
Тот взял, осторожно отпил. Вино было красным, терпким на вкус, из винограда, выращивавшегося на юге графства. Не бог весть что, но вряд ли бывшему пленнику за последний месяц приходилось утолять жажду чем-то крепче простой воды. Фон Бакке с жадностью отпил еще. Тем временем Урс отломил большой кусок хлеба и подошел к лошади. Животное испуганно попятилось. Паренек протянул кобыле краюху и осторожно потрепал по холке. Пока она ела, Урс заглянул в телегу. Там лежали пустые мешки. Куда подевался хозяин – неизвестно. Впрочем, за кражи во время походов наказывали строго: судья "Черного кочета" воришку из гражданских мог приговорить только к одному – виселице. Или оправдать, чего по рассказам мастеров никогда еще не случалось. Поэтому обычно порядок в маркитантском обозе царил образцовый.
Вернувшись к побежавшему от ветерка рубиновыми искорками костру, ученик увидел, что юрист жадно ест, быстро откусывая то от колбасы, то от ломтя хлеба. Видать, не сильно-то насытишься похлебкой Мирши Повара. Опустившись на бревно, Урс большим, хорошо наточенным ножом отрезал себе хлеба, очистил луковицу, насадил на острие колбаску. Стал медленно жевать, глядя на мерцающие угли.
– Спасибо, – невнятно, с набитым ртом поблагодарил Бакке. – Еле заснул, так есть хотелось. Эта сволочь, – он кивнул на повозки "Сытного котла", – дала нам по кружке жиденького супчика. Одну воду.
– Не за что, – забрав флягу, Урс запил еду вином. – Я так и подумал, что здесь вас нормально не покормят. Поэтому пришел. Да и поговорить хотелось.
Его собеседник перестал жевать. Осторожно спросил:
– О чем поговорить?
Паренек неопределенно ответил:
– Обо всем.
Протянул флягу соседу. Тот взял, хорошенько отпил. Заел колбасой. Снова глотнул вина. Лицо юриста расслабилось, взгляд, оставив Урса, блуждал по сторонам. Фон Бакке вздохнул.
– Да, – сказал он, беря вторую колбаску, – поговорить есть о чем. Столько всего произошло. Я, когда тебя увидел, подумал, показалось. Но присмотрелся и понял, что не ошибся. Очень удивился.
Он замолчал. Урс краешком глаза заметил, как юрист бросил на него быстрый, но внимательный взгляд. Затем Бакке с деланным воодушевлением произнес:
– Ты – молодец: правильно, что сбежал. Не знаю, как тебе удалось, но если бы ты остался в городе… Не сидел бы сейчас живым.
Сделав над собой усилие, прочистив кашлем сжатое внезапной спазмой горло, Урс спросил, присутствовал ли адвокат при казни матери?
– Нет. Не пошел, – отрывисто ответил мужчина.
На его лице вновь проступил страх. Но это был страх перед прошлым, воспоминаниями. Хорошенько выпив, он передал флягу протянувшему руку Урсу. Медленно, подбирая слова, продолжил:
– Вальбах тоже не ходил. Хочу сказать… Может тебе будет от этого легче, не знаю. Фрау Анну сожгли мертвой. Бедняжка ничего не почувствовала – она умерла еще в тюрьме.
Урс откусил колбасы, задвигал челюстями. Горло опять перехватило и, едва не подавившись, он выплюнул непрожеванный кусок в костер. С силой, глубоко всадил в бревно нож, которым резал еду. Сбоку послышался горестный вздох. Пробормотав "за упокой невинной души", юрист забулькал вином. Потом выпил Урс и вернул флягу:
– Можете допить, что осталось – я больше не буду.
– Спасибо.
Некоторое время они молча ели, точнее сказать, ел и пил фон Бакке – паренек сидел, втыкая и выдергивая из земли нож. Сейчас ему хотелось уйти, но нужно было еще о многом расспросить.
– Я за свою практику, – начал юрист, – всякого насмотрелся, но такого суда, как над твоей матерью, не видел. К сожалению, клянусь Господом Всемогущим, – голос говорившего приобрел нотки горькой торжественности, – я был бессилен что-либо сделать. Как только дело попало в руки этой сволочи Сервиуса – все! Обвинения в колдовстве и ереси подлежат рассмотрению церковного суда. А после того, что случилось с Джорданом – весь город словно с ума сошел. Слушай, ты-то как спасся?
– Удрал, – коротко ответил Урс. – Пошел за справедливостью в Годштадт да не дошел.
Собеседник кивнул:
– Правильно. Какая тут справедливость. Хорошо, что началась война, и всем стало не до тебя.
Фон Бакке громко зевнул. Потер глаза. Нахмурившись, спросил, под каким именем записался в наемники Урс?