Рядом со мной прошла стража, выволакивая из толпы несчастного старика. Следом ещё и ещё. Никто не обратил на это внимание, а если и обратил, то сделал вид, что ничего не заметил. Люди расходились в стороны и мгновенно сходились вновь. Один из таких человеческих приливов навалился на меня, но толчка не последовало. Пара дамочек прошла сквозь меня и затем так же неощутимо вернулись на место.
Сон. Это определенно был сон. А тот старик…
-Я прошу тишины! – голос прозвучал торжественной фанфарой, волной накрывшей благоговеющую толпу, снижая гвалт до ропота. Говорил человек в белой мантии. – Люди Великого Рода! Люди Севера, Запада, Востока и Юга! Ваши сердца и ваши очи, ваши души и ваши чувства должны оплакать сегодня человека, который нас покинул! Вы знаете его как архивариуса Норимара, Хранителя Знаний и носителя Стеклянного Пера! Он дал нашей столице больше, чем кто-либо мог бы дать за три века жизни и дал целому миру столько, сколько не дал никто, со дня Редианского Разлома!..
Это было удивительно. Как человек, который выступал с подобными речами, я оценил изменения в настроении толпы. Только что они жаждали крови, хотели представления, жаждали чувства, а теперь каждый третий истекал слезами. Женщины плакали, роняя головы на плечи рядом стоящих мужчин; дети слезливо глядели на происходящее или вовсе отводили глаза.
Лишь один из них смотрел бесстрастно. Я знал его. Именно это лицо мне показывал Смерть в том видении. Мальчишка похудел, одежда на нем изменилась, а веселые искорки в глазах потухли. Он крепко сжимал кулаки. Ни слез, ни эмоций. Разве что ярость, которая глушилась тяжелым камнем бессилия.
Оратор продолжал:
-Однако, этого человека рядом с нами больше нет, - голос, полный скорби и напускной болезненной тональности скрипнул, как это могла сделать скрипка, чтобы обрубить минорные тона. – Стоящий пред нами человек больше не может носить титул Архивариуса! Он сохранил своё лик и свое тело, и мы не в силах отобрать его имя, но это не тот человек, что мы знали! Сегодня он преступник! Болезнь, точившая Кеймор и его народ! Сегодня он обвиняется в шпионаже, изучении запретных и ограниченных практик и изготовлении ядовитых декоктов для наших врагов! Сегодня мы почтим память человека, который верой и правдой служил Великому Роду, - оратор перенял факел из рук палача и в следующий миг пламя, на конце древка, стало огромным, почти как от драконьего чиха. – И сожжем предателя, строившего козни за нашими спинами…
Костер вспыхнул как сухая головешка. Пламя поднялось до самого неба, коптя едким черным дымом. Пленник вероятно ничего не почувствовал, когда тело его превратилось в пепел. В таком горниле и от костей останется только кучка извести… А я уже представлял как буду воскрешать его. Не любят здесь оставлять добрым некромантам останки.
Мальчишка побледнел. Кровь полностью отлила от его лица, и он закачался маятником. Затем посмотрел на меня, прямо в мою душу, и одними губами прошептал:
-Поторопись…
Кажется, перед тем как проснуться я слышал, как щелкают костлявые челюсти, но ничего такого в своей комнате не обнаружил. Кровать, сундук, окно, залитое лунным светом. Молочные лучи ловили в воздухе кусочки пыли и те блестели золотым блеском на фоне темноты. Свечи были потушены, но аромат воска все ещё витал в воздухе неотъемлемым элементом декора.
Где-то за стенкой захрапел Пайк. Треск стоял, как от заведенного трактора, или что ближе к правде, как от заведенного на спаривание хряка, узревшего свиноматку. Где-то в глубине души я искренне благодарил себя из прошлого, что не поскупился на две комнаты. Причем, чтобы не сильно подставлять моего новообретенного, болеющего врожденным идиотизмом друга, он заказывал свою комнаты позже меня и самостоятельно. Хозяйка дала мне мой ключ с опаской, но так ничего и не сказала о наших гляделках. Заговорить с ней я не решился. Впрочем, и доверять ей больше от этого не стал. Спал в пол глаза, оставив часть своего сознания слушать, что происходит в коридоре. Очень могло быть, что эта женщинка просто не хотела делить награду: в главном зале было слишком много народу, который мог бы меня поймать и выдать рыцарю. А так, она никак не рисковала. Вряд ли мои несколько монет сдачи могли родить в ней чувство привязанности. Пятьсот золотом звучали убедительнее.
Единственное, что не заставило меня сразу выбраться отсюда и свалить, это жгучая усталость. Я хотел спать. Очень хотел. Соскучился по теплой кровати, без жучков, блох и упирающихся в зад каменных глыб. Хотелось почувствовать себя человеком. Это важно, если хочешь человеком и оставаться… таким же расчетливым, жестоким и одурманенным собственным удобством, существом. С чего это человечность назвали положительным качеством? Вопрос однако.