-Ты… - Пайк сжал кулак и замахнулся.
-Не рыпайся! – выдал один из гвардейцев грубым басом. – Иль станешь соседом по нарам. Заодно приберешься в камере. Крыкун недоделанный!
-Это я его поймал! – выкрикнул Пайк в отчаянии. – Я! Это благодаря мне он здесь! А что сделали вы?!
Все стражники его проигнорировали, покрутили пальцами у виска да отвернулись спинами. Я хихикнул, словив на себе яростный, почти безумный взгляд Пайка.
-О боже правый, зачем ты создал мир, и милый, и кровавый, и дал мне ум, чтоб я его постиг… - прошептал я и закрыл глаза. – Успокойся, Пайк. Сходи в бордель там, поистязай вялым местных куртизанок, повспоминай Ниссу, её улыбку, её бедра…
-ЗАТКНИСЬ! ЭТО Я! Я ПОБЕДИЛ! Я-А-А!
-Я молчу, - хмыкнул я. – И я умру. А эти мысли тебе будет шептать глас рассудка, пока ты не сдохнешь. Думаю, на этом можно нашу встречу закончить. Или ты для чего-то сюда пришёл?
Пайк промолчал. Было слышно, как тяжело тягают его ноздри пропахший нечистотами воздух. Кузнечные меха, не меньше.
-Уйди, не мучай себя, - пробурчал я, чувствуя, что уже отключаюсь. – Мне больно на тебя смотреть.
И да, я отключился. Только, видимо, от удара по ребрам. Боль вспыхнула и погасла.
А очнулся уже в тот момент, когда меня волокли по ступеням. Звук лязгающих доспехов, брякающего оружия, скребущее чирканье сапогов по камню. Только на свежем воздухе я понял, насколько сильно от меня несет смертью… одна из солдатских рук на секунду показалась мне костлявой, без мышц. Но в следующее мгновение наваждение растворилось, и в глаза ударил свет. На проходной, за решетчатым окном снова сидела костлявая фигура, глядя на меня раскосыми зенками из под балахона. Но нет, это был один из инквизиторов.
Видимо, все это время я был в местной мучильне. Странно, что меня даже не водили на допросы. Может дело в том, как я выгляжу? Хм. А как я выгляжу? Вряд ли красавчик. Впрочем, кожа ещё отваливаться не начала, наверное, уже славно. Хоть немного презентабельный вид будет на плахе. Казнить и без того уже разложившийся труп, не то чтобы большое развлечение. Как помирающего щенка добить… скорее милосердие.
Уже когда меня забрасывали в кибитку без окон, подумал, и понял, что боюсь умирать. Приземление на дощатый пол оказалось неприлично болезненным. Я даже улыбнулся, радуясь, что могу чувствовать. А смогу ли чувствовать после смерти? Следом послышался удар по крупу лошади и крик:
-Пошла!
И меня начало подкидывать вверх-вниз, растряхивая размякшие мышцы. Больно, неприятно, и удобную позу хрен найдёшь, ибо, что так говно, что так насрано… в прямом смысле. Я конечно по-всякому умирал, но никогда так унизительно. Если понимал, что смерть неизбежна и выбраться у меня, скорее всего не получиться, унижение, пытки, побои и насмешки можно было прекратить одним движением челюсти и истечь кровью. Понимание, что за одной жизнью последует другая спасало от сомнений. Но даже имей я шанс на вторую попытку здесь и сейчас, то не порадовал бы своей преждевременной кончиной старину Пайка. Он должен увидеть плоды своей работы и понять, что отдал свои принципы на растерзаний куда дешевле тридцати серебряников. Не удивлюсь, если кончит он, так же, как и Лука.
Жесткая остановка привела меня в чувство. Дверцы кибитки распахнулись, в неё протянулись две пары рук в латах и утащили меня на свет, прямиком на гул, который закатился в открытую дверь диким зверем. Народ уже раззадорили речами и он был готов к представлению.
Мой выход.
Люди. Много людей. Дохрена людей. Они застыли в стенном трауре, замершие, удивленные. Девочка, стоявшая в первых рядах, по левую сторону от коридора к эшафоту вытаращила на меня голубые глазки и сжала в ручках тканевую куклу. Мать тут же поспешила закрыть ей лицо ладонью, а сама спряталась глазами в груди грузного мужика. Пара девушек с корзиной гнилых помидор обомлели и опустили руки с мерзкими снарядами. Парнишка, сидевший поверх цирковой кибитки спрятался за ладонями и едва не свалился вниз.
Меня тащили вдоль рядов поднятых гизарм и алебард. Лица менялись один другим, и на каждом было оцепенение. Задние ряды, которые меня не видели, тоже умолкали, в недоумении повинуясь настроению толпы. Неужели я так плохо выгляжу?
Ответ на этот вопрос пришел позже. Из-за стражи на меня смотрели лица Кейт и Вейт. Девочки менестрели жались к старику Аврелию, пятились назад, подальше от того, что было когда-то славным мальчиком Фарро из Гудвина. Старик смотрел на меня спокойно, и мне показалось, его отношение ко мне ни капли не изменилось. Такое улавливается инстинктивно, почти неосознанно. Просто… складывалось ощущение, что его глаза смотрели не на оболочку, а куда-то под, считывая ноты с вибрирующей души.