Виктор подошел к кровати. Шутить расхотелось.
— Иногда этот клинок кажется мне живым, — признался он.
— Он и есть живой, — слегка дрогнувшим голосом сказала Александра. — В нем больше жизни, чем в нас с тобой. Меч такой силы забирает себе души всех, кого он убил. И если в том, кто им владеет, недостаточно личной силы, то скоро эта катана будет владеть своим господином. Предварительно забрав себе его душу. Или уничтожив ее, если эта душа ни на что не годится. В древности японцы называли такие мечи «жадными до крови» и убивали их вместе с Мастерами, изготовившими настолько ужасное абсолютное оружие.[8]
— Жути нагоняешь ближе к ночи? — усмехнулся Виктор. Но в его словах не было уверенности. — Хотя… Знаешь, иногда мне самому что-то такое кажется. Ну, типа, что он живой и всё такое.
— Правильно кажется, — кивнула Александра. — Одно не пойму — у таких мечей, как и у людей, есть своя карма. И с каким же это вывертом повернулось Колесо Великого Предела, что Путь такого меча пересекся с хммм… тропинкой периферийного цунэбито?[9]
Виктор задумчиво посмотрел на Александру. Что такое «цунэбито» он не знал, но по оттенку голоса Александры понял, что что-то весьма для него нелестное.
— Интересно, — сказал он. — Ты для того со мной трахнулась, чтобы узнать, что во мне такого особенного?
— Не знаю, — пожала плечами Александра, не отрывая завороженного взгляда от клинка. — Американцы называют это «мейк лав». Делать любовь. Иначе говоря, захотелось, и все.
— Не знаю, как в Штатах, а в наших детских садах так бывает, — сказал Виктор. — И в школе, в младших классах. Когда пацан нравится, то девчонка его по-всякому оскорбляет и норовит унизить. Чтобы внимание к себе привлечь.
— Ага, — кивнула Александра. — Твой случай. Ты мне безумно нравишься, и я не знаю, как привлечь к себе твое внимание… Все, не могу больше!
Она с силой вогнала катану в ножны.
— В себя затягивает… Короче, ненаглядный ты мой.
Она свесилась с кровати и, достав из-за ее спинки длинную кожаную сумку, бросила ее Виктору.
— Держи. Это твое.
— Что это? — удивился Виктор.
— Говорю же, твое имущество. Открывай. Только осторожно.
— Чего опять подстроили? — мрачно спросил Виктор, с некоторой опаской развязывая туго затянутые шнурки. — Не могли в сумку молнию вшить?
Александра покачала головой, но ничего не ответила. Мол, безнадежен пассажир, и могила его не исправит. Только крематорий.
Виктор наконец развязал шнурки и вытащил наружу сверток плотной материи, перевязанный черным шнуром. Он положил сверток на кровать, развязал шнур, развернул материю…
Это был еще один меч.
На этом мече, в отличие от изукрашенной богатой отделкой катаны, не было ни узоров, ни камней, ни даже намека на какие-либо украшения. Вряд ли можно было назвать украшением едва заметную цепочку иероглифов, вдавленных в поверхность ножен и почти неразличимую на общем фоне. И отделка, и сами ножны, и оплетка рукояти меча были цвета абсолютной, непроглядной ночи. Под оплеткой угадывался крашенный в тот же цвет слой пупырчатой кожи ската.
В целом меч не производил впечатления дорогой вещи. Даже лак на ножнах, выполненных из твердого материала, похожего на дерево, был невыразительно-тусклым. Свет словно тонул в этом мече, словно тот был сработан из куска космической черной дыры.
— Ниндзя-то, — прошептала Александра. — Меч ниндзя. Брат твоей катаны.
— В смысле? — переспросил Виктор, не в силах отвести взгляда от нового меча.
Он чувствовал.
Он научился чувствовать это после многих ночей, проведенных в одной комнате с катаной. В новом мече таилась та же магия, что и в катане, доставшейся Виктору после смерти Стаса. Магия давно ушедших в прошлое битв, стонов умирающих врагов и, возможно, неслышные стенания их душ, по словам Александры навечно заключенных в металлическую плоть их клинков.
Короткий меч тоже был убийцей, таким же «жадным до крови», как и его брат.
— Их сработала рука одного Мастера, Сигэтаки из Эдо. А потом он убил своего создателя.
Александра погладила катану, лежащую у нее на коленях.
— Этот вакидзаси, — она кивнула на черный меч, размерами больше похожий на очень длинный кинжал, — лежал в багажнике машины, на которой Стас приехал в «Пагоду» в тот день… что стал для него последним.
По ее лицу пронеслась едва заметная тень, но ее речь осталась такой же твердой и размеренной.
— Когда клуб обрушился, кусок крыши спланировал на машину и превратил ее в лепешку. Ножны и рукоять меча размололо в щепки. Но клинок не пострадал, хотя был чуть ли не кольцом завернут вокруг бетонного блока, который грохнулся на него с высоты в пять этажей. Такие мечи не ломаются. В отличие от людей… Не трожь! — крикнула она.