А окна в замке ночной порой оставались темными — ни огонька. Я потихоньку начал склоняться к мысли о том, что, может, мага вообще, так сказать, нет дома? Вдруг он куда-нибудь уехал и забыл о том, что он теперь наш наставник? И в этих своих предположениях я был не одинок, к такой мысли склонялись многие.
И еще запах начал нас донимать, тот, который от отхожих мест. Их тут было целых три, но и нас — почти семьдесят душ. Чистить нужники никто из нас не собирался, двое жителей замка тоже себя этим не утруждали, а потому благоухало во дворе ого-го как, особенно во время дневного солнцепека. Кое-кто из благородных девушек начал даже поглядывать в сторону ворот именно по этой причине. Не привыкли чистенькие домашние барышни к таким запахам.
Из-за этого и полыхнул первый на моей памяти серьезный конфликт между нами. Собственно, причиной его могло стать все что угодно, поскольку в нас накопилось очень много злобы из-за неизвестности, вынужденного безделья и сидения на одном месте. Я-то ладно — и недели здесь не пробыл, а кое-кто полмесяца и больше на этом дворе уже кантовался.
— Как же там воняет! — Из одного из нужников буквально выскочила, зажимая нос, хохотушка Флоренс, дочка очень крупного землевладельца из Силении, голубоглазая и крутобедрая. — Ужас какой-то! Орвен, пойди туда и сделай так, чтобы там не воняло!
— А почему он должен туда идти и что-то делать? — немедленно и провокационно-громко спросила у нее Кассандра. — Он что, там сидит постоянно, и все это дерьмо — его? Или ему больше всех надо? Или потому что он — простолюдин?
— Потому что он мужчина! — Флоренс выставила перед собой холеные ладошки. — Ты хочешь, чтобы я это самое выгребала лично? Да я не держала в руках ничего тяжелее… Не знаю…
— Ложки, — подсказал ей нужное слово Мартин, еще один представитель неблагородных — высокий, крепкий и жилистый парень, который, несомненно, знал, как в этой жизни добиваться своего. От него всегда исходил запах агрессии, если можно так выразиться. — Это у вас у всех общее. Кроме того, чтобы есть и болтать, вы больше ничего в жизни не умеете. Но в целом ты права, куколка, мы — те, кто способен что-то сделать своими руками, мужчины. А вот твои приятели — они…
— А я все ждал, когда чернь скажет свое слово, — подал голос один из тех шестерых благородных, которые держались особняком. Был он высок, плечист, русоволос и вдобавок имел обаятельнейшую улыбку и ямочку на подбородке. Мечта всех женщин, от девочек до бабушек. Звали его, если не ошибаюсь, Гарольд Монброн. — Ну что, Аллан, ты убедился в моих словах? Не бывает таких мест в этом мире, где все равны, как я тебе и говорил. Мы — это мы. Они — это они. И твои слова: «Мы теперь все одинаковы, между нами нет различий», — просто смешны. Что ты там сказал, нищеброд? Ничего тяжелее ложки никто из нас в руках не держал? Ошибочка вышла. Не угадал ты.
Его шпага скрежетнула о ножны — Гарольд не собирался шутить. Он собирался убивать.
Мартин осклабился, подошел к тому месту, где лежал его скарб, и через секунду в руках у него оказалась укороченная двусторонняя глевия, которую я давно уже приметил. Оружие специфическое и очень серьезное, мне про него Агриппа рассказывал. И еще он говорил, что им запросто не поорудуешь, тут очень хорошая подготовка нужна. Но не просто же так Мартин ее с собой таскает?
Что примечательно — с ним плечом к плечу встали трое его приятелей, и тоже уже не безоружные. То ли под рукой все держали, то ли заранее к такому исходу готовились.
Но и друзья Гарольда не отставали, тоже решив принять участие в назревающем серьезном разговоре.
Народ, до этого хаотично располагавшийся на площади, начал менять свое местоположение — кто-то шел туда, где, ухмыляясь, умело крутил свое оружие Мартин, а кто-то направлялся в сторону Гарольда, который впервые на моей памяти вышел из тени на середину площади.
— Ребята, вы чего? — жутко перепугалась Флоренс. Она интенсивно вертела головой, глядя то на тех, то на других, и ее кудряшки цвета созревшей пшеницы, казалось, жили своей жизнью. — Не надо! Я же ничего такого…
— Это верно, — заметила Кассандра и крутанула два кинжала, причем очень и очень умело. — Что ты, что подруги твои. Хотя все даже хуже — вы не просто «ничего такого», вы вообще ничто.
— Давно хотела подрезать язык этой непромытой девке, — сообщила всем стоящая рядом со мной виконтесса Агнесс де Прюльи — высокая, волоокая, грудастая южанка родом из Анджана, стоящего почти на границе с Семью Халифатами. Мне она до этого казалась очень рассудительной и спокойной девушкой, совершенно не склонной к конфликтам. Недооценил я ее, надо признать. К конфликтам, судя по тону, она и впрямь не стремилась, а вот против смертоубийств ничего не имела. — Если уж пошло такое дело, надо этим заняться. Надоела она мне хуже смерти и воняет почище тех же туалетов.