Но улей, кроме этого, — орудие труда пчеловода. При одной конструкции на уход за пчелами приходилось затрачивать больше времени, чем при другой. Линеечные ульи (В линеечных ульях соты крепились к линейкам-перекладинам ) и те, где рамки вынимались кряду, требовали больших затрат труда. Но они сокращались в том случае, если любую рамку из гнезда можно было вынимать независимо от других. Такие ульи как раз потом и получили признание пчеловодов и утвердились в практике.
Ульи с отъемными доньями упрощали осмотр гнезда: «В улье, где видны нижние концы пластов во всю ширину свою, судить о состоянии семьи опять-таки, не трогая рамок, становится удобнее: пчеловоды знают, что по состоянию нижних концов заноса (сотов. — И. Ш.) и по количеству пчел на них всего скорее можно вывести определенное заключение». На самом деле, стоит только сзади приподнять улей, как станет видно, что делается в гнезде: сколько там пчел, каково качество сотов, готовится ли семья к роению или сохраняет работоспособность, надо ли расширять ей гнездо. Состояние семей, живущих в дуплянках и колодах, почти безошибочно определяли как раз таким способом.
Ульи вертикальные имели донья отъемные, а лежаки—прибитые, глухие. Чтобы судить о семье в лежаке, следовало разобрать гнездо. Эта операция требовала больших затрат труда да к тому же надолго выводила пчел из рабочего состояния. Вывод, таким образом, напрашивался сам собой.
Однажды Александру Михайловичу задали вопрос: какой же все-таки улей самый лучший? Он со свойственным ему лаконизмом ответил: «Сподручный». После того как в мире узнали улей Лангстрота—Рута, Александр Михайлович сказал: «Лично мы не имели под руками американских ульев, но, судя по сподручности для всяких пчеловодных операций и по распространению этой системы в Америке и Англии, они, конечно, заслуживают внимания».
На заседании пчеловодной комиссии 21 марта 1886 г. было принято весьма важное постановление об улье. В нем, в частности, указывалось, что для рационального пчеловодства лучшим признается улей разборный, с отъемным дном, двумя летками, большим подрамочным пространством, рамками с боковыми разделителями. Этим решением, бесспорно, отразившим взгляд Бутлерова на проблему улья, и должны были руководствоваться пчеловоды России.
Одновременно Александр Михайлович рекомендовал пользоваться искусственной вощиной, у которой, как и у всего нового, было в это время немало противников. Рамочные ульи и технология рационального пчеловодства, указывал Бутлеров, требовали большого количества готовых и хороших сотов — капитала пасек. Создать такой сотовый запас в короткий срок можно лишь с помощью вощины. В ней находилась уже почти половина материала, необходимого пчелам для строительства сотов. Это ускоряло процесс. Рамочное пчеловодство без использования искусственной вощины невозможно. Об этом свидетельствовала и зарубежная практика, особенно американская. Высокие медосборы, получаемые там, во многом определялись большим количеством сотов, которым располагали пчеловоды-промышленники.
Внедрение вощины, как и все техническое и технологическое перевооружение пчеловодства России, началось с Бутлерова.
Нашлись средства и против гнильца
Летом 1870 г. на своей пасеке Александр Михайлович обратил внимание на одну семью, значительно ослабевшую и никак не поправлявшуюся, хотя в природе сложились для пчел вполне благоприятные условия. Он решил, что плоха матка, и заменил ее молодой, семью подсилил пчелами, но вскоре она ослабла снова. Когда внимательно осмотрел расплод, обнаружил, наконец, сгнивших личинок. Это был гнилец — одно из самых страшных и опасных заболеваний, от которого вымирали пасеки. Не раз видел ученый, как у соседних крестьян вдруг начинали переводиться пчелы. В неразборных ульях трудно было осматривать семьи, чтобы отыскать причины этому. Пчеловоды слышали о гнильце и боялись его, но не знали, какой он, как его заметить и что с ним делать. А гнилец подтачивал и губил пасеки. У самого Бутлерова вспышка гнильца поразила половину семей. Их надо было спасать.
Он поднял всю мировую литературу, читал заметки П. И. Прокоповича, одним из первых сообщавшего об этой «заразительной язве», и пришел к выводу, что сведения о гнильце крайне противоречивы, причина возникновения и природа его не выяснены и весьма спорны, поэтому нет и надежных средств воздействия на возбудителя болезни.