— Это ты, Оксиньюшка? — спрашивает его преподобие, ускромняя свой бас до шепота.
— Я, отец Николай…
— Ты чего там ищешь?
— Да швечку: шамовар-от шкипел.
Молчание.
— Нашла?
— Нашла.
— Спички-то здесь у меня, — возьми-ко поди…
Аксинья молча и ощупью пробирается к дивану.
— Лоб-от не разбей, смотри… — снисходительно предостерегает его преподобие, что-то уж слишком неспокойно ворочаясь…
— Давайте шпичку-то… — слышится голос работницы у самого дивана.
— Постой ужо… я их где-то вот тут положил, помню…
Происходит молчаливое искание спичек.
— Запропастились же вот куда-то… а тут положил, помню… — суетится отец Николай.
Работница слегка и как-то неопределенно вскрикивает вдруг.
— Што это, отец Николай… грех какой! — говорит она в очевидном смущении.
— Грех-от как грех… — тревожно успокаивает ее отец Николай, не приводя второпях известной пословицы целиком.
— Пуштите-ко!.. у ваш матушка ешть…
— По науке-то теперь выходит, что ты, что она — все одно… — наставительно философствует его преподобие.
— Да… шкажывайте-ко! Пуштите, отец Миколай!
Происходит немая возня. По ней можно только догадываться, что работница упирается и впопыхах хватается руками за стол, а отец Николай удерживает ее за платье. Через минуту слышится обоюдный торопливый шепот, в котором можно разобрать кое-что вроде следующего:
— Ужо матушка-то… Ай… ворота штучат… пуштите!..
— Ах, чтоб тебя кошки легали! — где стучат-то?..
— Пуштите ужо (не разб.), отец Миколай!..
— Красной-от платок у меня видела?..
— И… ни на каки благодати!..
— Да постой!.. чудная ты!.. я тебе по медицине-то растолкую…
— Не падыть мне и вашей медячины… ну ее!.. какая она такая и ешть, не знаю… пуштите меня лучше…
— Эка стрекоза баба!.. да постой!.. чудная ты!.. Ну, я тебе по физике объясню…
— На кой она мне ляд, фижика-то? — фижики-то мы эвти жнаем и без ваш!..
— Озолочу, Оксиньюшка!..
— Попадью-то твою и озолоти… Ишь какой!.. а еще духовным шлава — что проживаешься… Пушти!.. а не то жареву…
— Ах, чтоб тебя кошки легали!..
Происходит новая возня, в размерах еще больших: о «борении духа» уже и помину нет. Работница Аксинья не только что пыхтит, но даже кряхтит, отбиваясь от непрошеных уроков по «физике» и «медячине»; да и сам отец Николай издает какие-то странные звуки, весьма похожие, впрочем, на ту оригинальную музыку, которую можно слышать в кузнице, когда раздувают мехами огонь. Даже синица, заснувшая было в своей клетке у окна — и та проснулась: так и перебирает тоненькими камышинками, как будто просится, чтоб и ей дали поучаствовать в этой положительно веселой сцене.
— Ай, чтоб те издохнуть!.. — кричит выбивающаяся из сил Аксинья; делает последнее усилие и, вырвавшись, наконец, из железных пальцев отца Николая, изо всей мочи шлепается мягкими частями на пол.
В эту роковую минуту дверь с улицы отворяется с каким-то особенно азартным шумом, и стремительно влетевшая в комнату попадья, которая только прикинулась, что пошла к соседке, а в сущности сперва постояла у ворот, а потом подслушивала у этой самой двери, — неистово бросается к дивану.
— Тут кто?!. Ах ты, мерзавка эдакая?!.- кричит она, наткнувшись на растянувшуюся на полу неповинную Аксинью и задыхаясь от гнева и ревности:- страм какой затеяла!.. Сичас тебя, страмиицу, выдрать заставлю старосту!.. Ах, черти вас дери!.. страмники вы эдакие!..
— Да ты что, Нюрочка, взбеленилась-то: она спички тут искала… так я ей пояснял… по науке-то… как они теперь горят-то… сами-то собой… — мямлит, до крайности робко, отец Николай.
— Уж молчи ты лучше!! вот тебе, страмник!.. вот тебе, страмник!.. Не соблазняй!.. не соблазняй других!!.- расправляется собственноручно попадья с несчастной косой отца Николая.
— Да, по-сто-ой. Ню… Нюрочка… это ты чу… чудная какая! — отбояривается его преподобие, чувствуя жгучую боль на голове.
— Это ты так к заседателю-то пошел?.. — не унимается взбешенная попадья, еще энергичнее нападая на ученого мужа и запуская свою десницу даже в его жиденькую бороду. — Вот тебе, страмник!.. вот тебе, страмец! Не дури с бабами, не дури!!!
— Я… Ню… Нюрочка… уче… ученую… то… точку при… приискивал… ззрения… ка… как с за… Ай, что ты это!.. бо… больно ведь!.. с заседателем-то ло… ловчее разговор начать… Ой!.. чудная ты!.. — выпутывается отец Николай чуть не сквозь слезы.
— Так ты у Аксютки-то ее и искал, точку-то эту, зрения, страмник?.. как у тебя еще твое-то зрение не лопнет!.. — злорадно издевается попадья, без устали продолжая свою ручную лекцию над поповскими волосами.