Мы выделяем семь структурных групп проблем выявления оснований науки, вне разработки которых невозможна действительная концепция устойчивого развития, то есть, меганаука:
проблема новой информационной экономки - научной (меганаучной), то есть, рефлексивной теории рынка;
проблема нормоообразования норм права - научной, рефлексивной теории права;
проблема "единой теории поля" - рефлексивной теории физики;
проблема теории иммунитета;
проблема оснований математики, логики - рефлексивной теории математики (теории математического синтеза, или математической теории синтеза);
проблема искусственного интеллекта - теория математической риторики;
проблема федерализма - теории "меганаучного", гуманитарно-технотронного государства, теория "государства рефлексии".
Западноевропейское мышление остановилось перед этими проблемами, сумев их достаточно явно сформулировать, поскольку уже довольно длительное время переживает исторически закономерный период "семиотического атеизма", свойственный времени "конца истории". Дело в том, что структурообразующей функцией, системной для всех семи групп проблем, является онто-научная семиотическая конвенция, отрицающая бытие абсолюта, универсальной структуры, в любом из возможных способов его существования на уровне языка науки, что налагает тотальный запрет на фундаментальную рефлексию, на обобщения и абстракции качественно новых порядков системности, развивающих не только формально-математические методы, но и некоторые содержательно-математические методы, то есть, методы в такой степени граничащие с физической реальностью, что они практически являются ее частью - где "бог не играет в кости", по выражению Эйнштейна. Речь идет не о формальном признании или непризнании учеными религиозного абсолюта, а об образовавшихся генетико-семиотических программах, образующих метод, но одновременно и предел языка современной науки как основного средства семиотического (знакового) освоения действительности.
Пожалуй, самым крупным семиотическим событием, первым семиотическим поворотом для современной научной мысли стал приход в Европу арабских цифр. Арифметика, которую до того учили схематично, была обновлена введением девяти арабских цифр монахом Гербертом, получившем образование в Испании, в мусульманском университете, и ставшим Римским Папой под именем Сильвестра II (999-1003) (до него эти цифры не использовались за пределами мусульманского мира). Несмотря на превосходство над римской системой счисления, понадобилось еще около 400 лет, чтобы арабские цифры утвердились в европейской математике и счете (важнейшая роль здесь принадлежит авторитетному европейскому математики Фибоначчи, предложившему использовать арабскую систему счисления вместо римской в 1202 году). Событие перехода на арабскую систему счисления означало "появление Университета в головах", появление научного мышления, обладающего орудием и методом своей научности, своего ремесла - "алгоритмом". Известный исследователь "исламского наследия" Де Во пишет: "Используя цифры, арабы стали основателями повседневной арифметики, они сделали алгебру точной наукой и значительно развили ее, они заложили основы аналитической геометрии; неоспоримо, что они были основателями плоскостной и сферической тригонометрии. Астролябия (сафиха) была изобретена арабом аз-Заркали (Арказел), который жил в Испании в 1029-1087". Одним из первых арабоязычных математиков, освоивших индийскую позиционную систему с нулем и правила индийского счета, был Мухаммед бен Муса из Средней Азии, известный под именем ал-Хорезми (в европейском искажении -- Algorithmus, отсюда слово "алгоритм"). Сама возможность "алгоритмизации" пространственно-временного континуума посредством "исчисления бесконечно малых", получившая фундаментальное выражение в "Математических началах натурфилософии" И. Ньютона, коренится в "наследии", где гармонично сочетается с базовой "исламской" теорией равновесия, выражающейся в заложенных в "исламском наследии" основах гидростатики науки о равновесии жидких тел, а также в изобретении маятника в часах.
Важнейшей составляющей Ученого и технологического мира ислама станет разработка, раскрытие нового универсального алгоритма научного познания, алгоритма меганауки, скрывающегося за метафорой "искусственного интеллекта". Речь идет о возможности нового семиотического прорыва в рациональном освоении действительности, связанного с качественно новом уровнем тематизации знаковых систем. Так, по мнению исследователей в области истории искусственного интеллекта, работа выдающегося мыслителя Мухйи ад-Дина Мухаммада ибн аль-Араби (1165-1240) "Изображение окружностей, охватывающих подобие человека Творцу и сотворенному миру" вместе с работой францисканского монаха Луллия "Великое искусство", писавшего на арабском языке, вводит идею "устройства для автоматического открытия истин", в рамках которой приведены чертежи и "правила пользования" логической машиной. В 1200 г., начиная свое паломничество на Восток, Ибн аль-Араби видит необычный сон: он будто бы "вступает в брачные отношения со всеми звездами неба и всеми буквами алфавита". Одно из основных понятий криптографии - шифр - также имеет корни в арабском слове "цифра". Одна из первых крупных книг, в которой содержательно описывается криптография, - это труд, созданный Абу Бакр Ахмед бен Али бен Вахшия ан-Набати, - "Книга о большом стремлении человека разгадать загадки древней письменности". Важнейшее значение для формирования нового семиотического поворота имеет филология как важнейшая составляющая "исламского наследия", которая основывается "на теории, утверждающей, что на смысл можно указать посредством пяти вещей: "выговоренности", "письма", "жеста", "положения пальцев" (развитого среди дописьменных арабов сложного искусства счета на пальцах) и "положения вещей". Составляя центр всех этих отношений указания, сам "смысл", согласно данной теории, ни на что не указывает и служит поэтому неопределимым фундаментом понимания и слова и вещи. Слово определяется как единая структура, в которой "выговоренность" связана со своим "смыслом" не случайно, но согласно "истине". Этим "выговоренность" отличается, с одной стороны, от "бессмысленного звука", который не передает смысл, а с другой - от "знака", который может быть произвольно установлен для указания на те или иные вещи. Таким образом, "выговоренность", с одной стороны, тождественна своему смыслу, поскольку всегда транслируется в него, и наоборот, данный смысл выражается в своей, и только своей "выговоренности". Современное философское знание, к которому пришла западноевропейская цивилизация, характеризующее эпоху "конца истории", указывает прежде всего на это состояние "феноменологического голоса" и называет его "голосом, взятым в феноменологическом смысле, речью в ее трансцендентальной плоти, дыханием интенциональной одушевленности, трансформирующей тело слова... в духовную телесность. Феноменологический голос и будет этой духовной плотью, которая продолжает говорить и наличествовать себе самой -- ПРИСЛУШИВАТЬСЯ К СЕБЕ -- в отсутствие мира" (Ж. Деррида, "Голос как феномен другой сущности в теории знака Гуссерля", 1973). Подобное понимание как "грядущее" образует существо концепции деконструкции "последнего философского гения" западневропейской философии Ж. Дерриды, в частности, его вывод о том, что слово и обозначаемое им понятие, т.е., слово и мысль, слово и смысл, никогда не могут быть одним и тем же, поскольку то, что обозначается, никогда не присутствует, не "наличествует" в знаке.