- Дураки, дураки! - кричал Иван, вырываясь, когда его уводили из зала заседаний.
- Вы не меня, вы себя свергаете, - кричал он.
Дождитесь хотя бы конца наступления, я вас сам на царство посажу, - кричал он.
- Лично помажу, - умолял Иван.
Но мольбы были тщетны. Перед тем, как его вышвырнули из зала в коридор, откуда уже повела парочка молчаливых матросов в, почему-то, марсельских тельняшках и с красивым провансальским загаром, Иван Иванович успел увидеть веселое и ликующее лицо одного из генералов, перебежчика, Жака Строссовича Люпена...
Не успел, понял Иван, и затих сразу, словно уже убитый.
На ход дальнейших событий Иван Иванович повлиять не смог.
Его сразу отделила от жизни словно бы густая стена воды, которой регулярно подливала его революционная многонациональная охрана.
Волнения на фронте. Непонятные отступления в Богемии и Австрии. Сдача фортов в Дании и совершенно непонятная измена в Шотландии — как заботливо Иван Иванович готовил клещи для того, чтобы вырвать из тела Европы французского паразита! - репрессии в Москве и Санкт-Петербурге, бунты, волнения, кровавые расправы с офицерами и чиновничеством... Иван Иванович наблюдал, как зритель, происходящее с Россией из окошка то одного, то другого дома, в который его пересылали каждые пару месяцев по решению революционных комитетов, сменявших один другой. Комитеты уничтожали друг друга, и, говорят, где-то в Сибири даже появился новый пророк, будто бы молдаванин, Серафим Ботезату, утверждавший, что Бог велел ему написать Новый Завет. Начиналось священное писание так:
● Мойше расстрелял Абрама, Иегуда пристрелил Мойше, Аарон прикончил Мойше, Исаак подписал документы на расстрел Аарончика...
Впрочем, весьма самообразовавшийся за годы царствования Иван Иванович лишь пожал плечами, получив известия о пророке — все, что связано с литературой и духовной жизнью, бывшему царю не запрещали, - поскольку явно уловил тут нотки народной эсхатологии.
● Ты пойми, голубушка, - горячо объяснял он Анастасии, с которой вновь сблизился в изгнании.
● Серафим есть не что иное как имя ангела, посланного Богом, ну, тот самый шестикрылый Серафим, - говорил он супруге, глядящей на него влюбленно.
● Ботезату же в переводе с румынского наречия есть не что иное, как «Креститель», от глагола «ботез», то есть, «крестить», - объяснял Иван Иванович.
● Иными словами, - объяснял он иными словами, - народ выдумал некоего Ангела Крестителя, зашифровав его имя, и ждет спасения в годы войн и бедствий...
Сюда, в Кишинев, их перевели после полутора лет мытарств по центральной России и Малороссии, которая вновь, мало-помалу, становилась независимой. Пока еще только образовали Союз Дружественных Государств, обещая, что останется единая валюта, но Иван Иванович понимал, что это ненадолго...
Так что, в каком-то смысле, семья бывшего царя, а ныне гражданина Ивана Ивановича Лукина, прибыв в бывший город Кишинев — полуразрушенное мрачное поселение, полное бродячих собак, - находилась сейчас в анклаве. На которой, впрочем, уже посматривали получившие независимость от Москвы румыны... Идиоты! Никого уже из тех, кто свергал его, Ивана, в живых не осталось. В мясорубку попали все. Даже и Алевтина, которой пришлось бежать из России, переодевшись в мужскую одежду — она пыталась спастись, выйдя с гей-миссией, но была опознана и спущена под лед в Кронштадте — и её несчастного мальчишку, погибшего от тифа где-то в Педерастограде (Санкт-Петербург сразу же переименовали в честь европейской гордости). Дураки...