● Ну-с, - сказал Борода.
Иван тоскливо оглянулся. Помощники Бороды сели за спиной специалиста по кандапожскому языку полукругом, образуя полумесяц, обращенный к Ивану выпуклой стороной. Иван находился прямо по центру этого, как его шутливо и непонятно назвал Борода, кгуассана.
- Это для того, - объяснил Борода.
- Чтобы, если ты вдруг прорвешь центр, - сказал он.
- Бойцы по флангам смогли окружить тебя и разгромить, как и проделал под Каннами Ганнибал с римлянами, - сказал Борода что-то уж совсем непонятное.
С точки зрения Ивана, Борода предпринял ненужные предосторожности: двери бара были заперты, он, Иван, сидел один против тринадцати, да и бойцовскими качествами интеллигент из Карельской Республики похвастаться никак не мог. Оставалось сделать ход. Иван, глубоко вдохнув, двинул наугад шашку. Зрители и Борода погрузились в почтительное молчание.
● Хм... Вот оно как... -забормотал Борода.
● Значит, правда на городскую зашел, - сказал он.
● Жэфэ четыре на фе... - пробормотал он.
● А вот тебе с цд на побить, - сказал он.
Иван, побил подставленную Бородой «шашку», и, под одобрительное покряхтывание Бороды, который начинал все больше походить на какой-то старенький приёмник — шумы, помехи, тихая несвязная речь, потрескивания, - выпил побитую «фигуру» в два глотка. В глазах у него покачнулось. Подлый pederaste Никита, подумал Иван. Как всегда, добавил в пиво немножечко голубичной настойки, чтобы шибало в нос и в рот и в роттеноги, и в... Впрочем, о покойниках или хорошо, или ничего, вспомнил Иван. Это обязывало перестать думать о Никите.
● Да забудь ты этого pidarassa, - сказал вдруг Борода, проявив недюжинные экстрасенсорные способности.
● Э... а... с чего вдру... - сказал Иван.
● Учеръёсы, - сказал Борода.
● Ты не с девочкой тут в шашки играешь, - сказал он, вновь проявив способности ясновидца (в своих мемуарах Иван Иванович упоминал прежде, что до встречи с Бородой играл всего два раза в шашки, один из которых — с одноклассницей, от неловкости — прим. переводчика).
● Брось думать об этом govn-e, - сказал он, отчего Иван вновь нехотя и с тоской, но начал думать о бедном Никите, чья кисть торчала из шейкера на барной стойке.
● Бей! - сказал Борода, и Иван вновь побил, выпив еще литр пива.
● Ты пойми, дружище, - сказал Борода, сосредоточенно осматривая поле битвы, как он назвал потихоньку и якобы про себя, а на самом деле вслух (отчего Иван со всё возрастающими тоской и опьянением понял, что это и в самом деле битва, битва за жизнь).
● Никогда нельзя жалеть о прошлой жизни... её нужно выбрасывать из головы, как мусор, - сказал Борода, нехотя передвигая шашку с, как он это назвал, гх 4 на гф 6.
● В старину Добрые Люди древних церквей Окситании верили... - сказал он.
● А что такое Окситания? - жалобно сказал Иван в надежде потянуть время.
● Это... это такая Карелия, только французская, - сказал Борода, все меньше похожий на наёмника и все больше на какого-то древнего священнослужителя старинного, загадочного и мистического культа.
Иван решил было, что это все «интеллектуальный косплей», как называл, например, своё служение модный оленегорский пастор Даздроперм Дажьбогов. Это был официальный Волхв языческой Церкви Независимой Карельской Республики, открытой и промотированной государством в пику московитам с их недревним православием. Он, то есть она, то есть, оно... пастора звали, на самом деле, Ралина. Гендерфлюидная молдавская цыганка Ралина Гымбу, приехавшая в Кандапогу с отцом-попрошайкой, побираться в электричках, да так и застрявшая на Северах, - теперь Ралина Дажьбоговна Гымбу Даздрапермова, лауреатка премии обновленческой карельской церкви, «Pissda года» - носила белый балахон с поморскими рунами. Копией тех, что недавно обнаружил на изнанке бересты карликовых берез выдающийся поморский ученый, Геннадий Отлизняк. А на поясе Ралины красовался кривой нож с рукояткой-фаллоимитатором, увенчанным Усиками Перуна. В интервью «Кандапожской правда» она-он-оно признавала-признавал-о, что государственная религия Карельской Республики носит несколько условный характер, но, в то же время, подчеркивала-подчеркивал, что « ... лишь неустанная работа по десакрализации всего, связанного с ненавистным оккупационным режимом Московии может приблизить народ нашей республики к подлинным европейским стандартам настоящей демократии, которая веет свежим ветром перемен из Лодзи и Варшавы на наши болота, закисшие в своей тухлой старорежимной русофилии... сняв с себя крест, карельчанин снимает с себя двести лет унижений и позора, геноцида и тотального режима нарушения прав человека во всех сферах личного Индивидуума, включая права свободно просить предоставить в его распоряжение небольшие денежные средства у пассажиров железнодорожного транспорта, следующего по маршруту Петрозаводск-Кандапога...».