Почувствовав, как заколотилось сердца, Иван глубоко вздохнул. В глубине двора светлячками мигали папиросы охранников. Иван попробовал успокоиться, для чего ему, как всегда, потребовалась философия и Платон. Ну, Лорченкаев. Гражданин Лукин, бывший царь, был, почему-то, уверен, что притча из книги Дерзкоходова — пусть написанная изрядно устаревшим языком, и полная непонятных исторических намеков и деталей — непременно бы понравилась Лорченкаеву.
Особенно фраза про глину и золото.
Иван понимал, что в притче есть какой-то специфический, говорящий о конкретном историческом моменте, понятный автору и его современникам, смысл. Но это неважно, думал он, закрыв книгу и глядя на огоньки в окно. Разве не метафора это жизни, как таковой? Все не дороже глина, а глина со временем становится тем, что она есть, почвой. И все, что мы делаем, мы делаем ради неё. Мы и есть она, подумал Иван, и написал, почти на ощупь, несколько строк на бумажке, которую положил в нагрудный карман. Встал, успокаиваясь, и начал укладываться в темноте; стараясь двигаться тихо, чтобы не разбудить мирно сопящих детей. Затих, ощутив тепло Насти. Уснул.
● … ааььь айтеыыжа...
● … ыыын бээ цаэ стаэ....
● Да вставайте же!
● Гражданин бывший царь, встать!
Сорванный с кровати, буквально, за руку, Иван сидел на полу, не понимая. Только что же он лег и только что же... Вот и не верь после этого философам с их умозрительностью мира. Да, но как... Постепенно Иван приходил в себя, поднялся, сел на кровать. Настя тоже сидела, прикрывшись одеялом, и нащупывая другой рукой кровати детей, которые только-только завозились (семья спала в одной комнате). В комнате посветлело из-за десятка керосиновых ламп, которые заносили охранники. Иван открыл было рот, спросить, но начальник охраны, Лацетикас, перебил.
● Гражданин Лукин, приговором Интернационального комитета-Л23-ф вы и вся ваша семья приговариваетесь к смерти!
● Что, - сказал Иван.
Но сразу затрещали выстрелы. Ивану обожгло грудь, он успел встать, чтобы прикрыть семью, после чего нырнул головой в пол.
В глазах его потемнело и он вновь уснул.
ХХХ
… Очнулся Иван Лукин все в той же келье, где когда-то стал свидетелем спора Бороды и Лорченкаева. Ну и, нисколько не удивился, застав их все в том же положении. Философ и Борода сидели друг напротив друга, все в тех же одеяниях. Разве что, у Лорченкаева уже были развязаны руки и он устало потирал ими висок, держа их вместе (привычка, понял Иван).
● Вот так так, - сказал Борода, не глядя на Ивана.
● Какая встреча, - сказал он.
Иван начал было что-то говорить, но понял, что голос его не слышен никому, и даже ему самому. Не слышны были даже слова, и Иван попросту не понимал, что говорит. Взглянув на стул, на котором сидел, Иван понял, что его не только не слышно, но и не видно.
● Воды, - сказал Борода.
● Ну, раз пошла такая пьянка... - сказал Лорченкаев.
● Вина, - весело спросил Борода.
Лорченкаев довольно улыбнулся. Появилось вино. Философ налил себе чашку — глина, увидел Иван, и подумал, что Лорченкаев, получается, пьет как король, коль скоро глина и золото это одно и то же - и жадно выпил. Налил еще.
● Удивительно, на какие простые грехи можно поймать жестоковыйных типов вроде тебя, - сказал Борода.
● Грехи, - сказал Лорченкаев с непередаваемым выражением и весьма забавной гримасой и рассмеялся.
● Ну да, ну да, - сказал Борода и принялся вдруг писать что-то на грамоте, появившейся перед ним, обмакивая перо в чернильницу с красными, почему-то чернилами, похожими на густую...
● Ну конечно, кровь, - сказал Лорченкаев, пожав плечами и Иван понял, что это адресовано ему.
● … - не счел нужным комментировать очевидный факт Борода.
● Ты мне эту свою катарскую мифологию не разводи, - сказал он, закончив, и ляпнув кляксу под точкой, которая клякса стала расползаться по пергаменту.
● А вотр волонте, - сказал Лоринков, рассмеялся и налил еще.